Театральные очерки. Том 2 Театральные премьеры и дискуссии

Как подлинный врачеватель, самойловский Гамлет видит перед собой не только человечество в его всеобщности, как сказал бы Белинский. Он думает о реальных людях, которые населяют прогнившее «датское королевство». Он осторожен в своих выводах по отношению к ним и выносит свой обвинительный приговор только тогда, когда убеждается, что моральная порча окончательно «разъела» их души и в них не осталось ни одного живого уголка, который можно было бы отвоевать от разложения.

Разговаривая с окружающими, Гамлет Самойлова все время взвешивает свои впечатления о них, обдуманными вопросами вызывая на ответы, сопоставляя их между собой, чтобы поставить точный диагноз.

Так он ведет себя в первой встрече с Гильденстерном и Розенкранцем. В начале разговора Гамлет Самойлова искренне радуется им как своим университетским друзьям, с которыми у него связаны еще живые воспоминания о годах учения, студенческих споров и пирушек. Доверчиво он расспрашивает их о жизни и планах на будущее. Но уже первые реплики Гильденстерна и Розенкранца заставляют его насторожиться. До его чуткого слуха доходят «глухие тона», чужие, ускользающие интонации. Со скрытой тревогой он начинает задавать наводящие вопросы, как будто трогая каким-то тонким инструментом различные стороны души своих собеседников, прислушиваясь к еле различимым отзвукам. К концу разговора взгляд Гамлета гаснет. Для него картина становится ясной. Все омертвело в душевной ткани этих людей. В них не осталось ничего человеческого. В этот момент будущая судьба Розенкранца и Гильденстерна решена для Гамлета.

С такой же точностью и быстротой «прослушивает» самойловский Гамлет внутренний мир Офелии в короткой, но прекрасно поставленной и разыгранной сцене, которая служит вступлением к знаменитому эпизоду «Мышеловки».

Только что, в предшествующем явлении, Гамлет понял, что Офелия служит орудием в руках его врагов. Он хочет убедиться, насколько далеко она зашла в своем предательстве. В присутствии всего двора с видом завзятого циника и весельчака он подходит к Офелии и осыпает ее градом самых непристойных острот. В исполнении Самойлова это — не месть Гамлета за обманутое доверие. В голосе актера где-то глубоко за циничным текстом острот слышится нежная жалость Гамлета к бедной Офелии. Он оскорбляет ее стыдливость, стремится как можно больнее затронуть ее, чтобы заставить в непроизвольном движении раскрыть свой внутренний мир, обнажить свою душу в ее истинном виде.

Прекрасно ведет эту сцену Бабанова. Ответы Офелии на реплики Гамлета немногословны и состоят больше из восклицаний, чем из связных фраз. Но артистка наполняет их глубоким содержанием. В них звучит и душевная растерянность Офелии перед оскорбительной грубостью Гамлета и в то же время участливая нежность к нему, и боль раненого сердца, и инстинктивное стремление сохранить свое женское достоинство в глазах собравшихся придворных. Намеренная грубость Гамлета приводит в движение весь душевный мир Офелии, и он засверкал перед нами всеми своими чистыми гранями. Нет, подозрения Гамлета были неверны. Душа Офелии осталась живой, ее еще не коснулась эльсинорская «порча». Взгляд Гамлета, устремленный на нее, смягчается, теряет напряженный блеск, и сам Гамлет с доверием опускается на землю у ее ног.

Но полнее всего это умение проникать в самую глубь человеческой души раскрывается у самойловского Гамлета в его разговоре с матерью после сцены с «Мышеловкой». Он проводит эту встречу как тяжелую операцию, которая почти не дает шансов на благополучный исход. Гамлет не угрожает королеве, не клянет ее со всем пылом страстно негодующего человека. Ничего от мстительного чувства нет в тех беспощадных словах обличения, которые он обращает к ней. Временами в его голосе слышится скрытая жалость, та обидная жалость, которую вызывает к себе внутренне чужой человек, зараженный неизлечимой болезнью. Самойловский Гамлет заставляет себя быть беспощадным с матерью, чтобы любыми средствами разбудить в ней уснувшую совесть. Кажется, что ее внутренний мир омертвел окончательно. Самые резкие, самые гневные слова Гамлета уже не причиняют ей боли. Они вызывают у нее только страх, ожесточение, ненависть, как это прекрасно раскрывает исполнительница роли королевы — Григорьева.

И все-таки Гамлет упорно пытается пробить дорогу к сердцу королевы, отыскать в ее душе хотя бы небольшой лоскут, не потерявший чувствительности, сохранивший эластичность живой ткани. Его словесные удары становятся все более сильными и безжалостными. Наконец из груди королевы вырывается крик живой человеческой боли. Гамлет нашел непораженное место. Не все погибло в этой порочной женщине, которая когда-то была матерью Гамлета.

Самойлов проводит эту хирургическую операцию с превосходной точностью и драматической силой. Мысль Гамлета в ее движении, его напряженная душевная работа приобретают здесь в игре артиста почти физическую осязаемость. Эта сцена по праву вырастает в центральный эпизод спектакля, бросающий яркий свет на своеобразный характер Гамлета, созданный Самойловым.