Театральные очерки. Том 2 Театральные премьеры и дискуссии

Во всяком случае, именно таким представлялся тогда возможный исход соревнования двух театральных систем его непосредственным главным участникам. С такой же категоричностью этот тезис защищался в статьях и рецензиях театральных критиков и в теоретических работах ученых-театроведов. Кстати сказать, наиболее эрудированные из них и наиболее искушенные в научном отношении находились в 20‑е годы в мейерхольдовском лагере. В многочисленных исследовательских сборниках и журнальных статьях они заново поднимали весь прошлый опыт театра, от его истоков до современности, чтобы доказать историческую неизбежность торжества мейерхольдовской эстетической концепции в театре будущего и полную неприспособленность для этого будущего теории и практики Станиславского и всего Художественного театра в целом. Отголоски такой категоричности в противопоставлении Станиславского и Мейерхольда с большим опозданием долетели и до наших дней. В 50‑е и 60‑е годы в специальной прессе, в научных дискуссиях и кулуарных спорах время от времени делались попытки возродить полярное противостояние этих двух художников не только в историческом прошлом нашего театра, но и в его сегодняшней художественной практике. Проблема использования их творческого наследия снова рассматривалась в свете эстетической исключительности двух театральных систем, их извечной художественной неслиянности. Причем в такой концепции Станиславский с его театральными теориями и творческой практикой оставался навсегда похороненным в прошлом нашего театра, а будущее театрального искусства отводилось мейерхольдовской сценической системе.

На самом же деле соревнование двух эстетических систем за неограниченное главенство в театре XX века уже давно стало достоянием истории. Когда-то плодотворное и исторически закономерное, для сегодняшнего театра оно потеряло реальный смысл. Все яснее становится, что современный театр не может обойтись ни без Станиславского, ни без Мейерхольда. Творческое наследие этих двух великих режиссеров XX века — у каждого по-разному — прочно вошло в художественную структуру театра наших дней, в его плоть и кровь, и определило характерные особенности его развития, основные черты его стиля.

Оглядываясь на путь, пройденный русским театром больше чем за полвека, мы все отчетливее начинаем различать, что Станиславский и Мейерхольд были главными «архитекторами-планировщиками» того многоветвистого здания современного театра, которое на протяжении нескольких десятилетий сооружалось усилиями целой армии режиссеров, драматургов, актеров и художников.

Нужно сказать, что этот очевидный факт до сих пор ускользает от внимания историков театра. Наша театроведческая мысль слишком часто оказывается в плену представлений и критериев исчезнувшего времени, давно изживших себя, но сохраняющих для нас миражную реальность. К таким миражным реальностям и относится продолжающийся ныне спор вокруг Станиславского и Мейерхольда, идущий все еще на уровне театральных дискуссий 20‑х годов.

2

Между тем уже давно, в самый разгар ожесточенных боев на театральном фронте 20 – 30‑х годов, находились такие прозорливые наблюдатели театральной жизни, которые уже тогда улавливали первые признаки начавшегося процесса своего рода творческой диффузии двух полярных стилевых направлений в театре, их постепенного сближения или, вернее, взаимопроникновения.

Это не была художественная нивелировка театральных стилей, как иногда пытаются рассматривать этот сложный процесс отдельные теоретики. Станиславский оставался Станиславским, а Мейерхольд — Мейерхольдом, со всеми отличиями их творческих принципов и систем, с неповторимыми особенностями их индивидуального таланта.

Но с течением времени стало выходить на поверхность не только то, что разделяло их между собой в театральном творчестве. За их разногласиями начало проступать то общее, что позволяло современному театру в его целом использовать в художественных системах того и другого ценные открытия, изобретения и находки и сплавлять их в новое стилевое единство.

Это общее стало осознаваться и самими главными «архитекторами» нового «здания» театра. У Станиславского это произошло раньше, в самом начале 20‑х годов. А у Мейерхольда много позже, уже в 30‑е годы, когда его новаторская непримиримость явно пошла на убыль и когда у него все неотступнее возникало ощущение изначальной внутренней связи своего творчества со Станиславским при всех различиях их миросозерцания и творческих устремлений.

В театральном воздухе еще звучали воинственные клики и раздавался звон оружия в руках сторонников различных враждующих друг с другом многочисленных эстетических партий, как двух главных, так и второстепенных, производных от них.