Пьеса смонтирована с уклоном к натурализму. Конечно, это не натурализм старого МХАТ, рассчитанный на сценическую иллюзию. Кусок березового плетня, угол почти «настоящей» избы использованы как условно типические детали бытовой обстановки на фоне «сукон». Но в этой монтировке сцены нет организующего художественного замысла. В значительной мере все ее части взяты случайно по чисто иллюстративному принципу.
В целом хочется думать, что этот спектакль не останется случайным для Вахтанговской студии и что театр сумеет оценить свою последнюю работу как решительный и окончательный поворот к новым берегам.
1
Как это ни представится странным на первый взгляд, но именно на классическом репертуаре скрещиваются сейчас наиболее важные и острые вопросы советского театра.
Еще недавно могло казаться, что классический репертуар представляет собой безнадежное кладбище, которое в недалеком будущем будет срыто до основания. Даже самые горячие защитники классического репертуара находили оправдание наблюдавшемуся тогда засилью «стариков» лишь в младенческом состоянии революционной драматургии или в необходимости ознакомить рабочего зрителя с так называемой сокровищницей прошлой культуры, как будто театр — это живое и всегда сегодняшнее искусство — способен в нашу горячую эпоху выполнять бесстрастную и объективную роль музея!
Но годы прошли, революционные драматурги в наши дни научились собирать публику в зрительный зал и приносить театрам не только общественные почести, но и реальный кассовый доход.
Постепенно забывается и версия о театрах-музеях. И тем не менее, судя по афишам столичных театров, классики и не думают уступать своих позиций.
И, что еще страннее, на классиках начинают специализироваться революционные театры, как, например, Театр имени Вс. Мейерхольда, упрямо перетряхивающий из года в год репертуарное наследие прошлого и после «Леса» и «Ревизора» анонсирующий в этом сезоне «Горе от ума».
Смысл момента заключается в том, что от пассивного отношения к классикам на советской сцене, когда мы их только терпели, только допускали в виде неизбежного временного компромисса, мы переходим сейчас к активному отношению к ним.
Обеспечив развитие своей драматургии, новая эпоха накладывает свою руку на произведения прошлого, стремясь завладеть ими до конца — не как музейными редкостями или наглядными учебными пособиями, но как живыми сегодняшними ценностями. Мы стремимся вырвать их из той исторической среды, которая предопределила их создание, переплавить по нашему «заказу», заставить их говорить сегодняшним языком, поставить на них печать: made in USSR 1927 («сделано в СССР 1927»).
И классики оживают, встают из могилы, пытаясь говорить новым голосом о сегодняшних вещах. Они еще нетвердо стоят на современной почве. Но, как бы то ни было, они уже двигаются и принимают участие наравне с живыми драматургами в боях, идущих вокруг советского театра.
Иногда им удается принять очень юный вид и ввести в заблуждение неискушенного зрителя относительно своего возраста. Так, например, один красноармеец, не имевший возможности в походах гражданской войны ознакомиться с творчеством Островского и не видавший его «Леса» в Малом театре, глядя на эту пьесу через мейерхольдовские очки, был чрезвычайно удовлетворен, что на седьмом году революции у нас наконец появился талантливый драматург, так великолепно умеющий высмеивать маменькиных сынков в теннисных брючках, сладкогласных попов, генеральских вдов, жандармских полковников и других персонажей того недавнего строя, с которым этот красноармеец только что свел окончательные счеты на военных фронтах.
2
До сих пор еще, когда какой-нибудь театр показывает со своей сцены классика в ином сценическом оформлении, чем он показывался двадцать, тридцать, сорок лет назад, у нас принято смотреть на это как на некий курьез или «выверт», который в случае удачи можно снисходительно похвалить, в случае же неудачи необходимо нещадно выругать и к тому же добавить, что нельзя безнаказанно нарушать такие-то «исторические перспективы», будто бы обязательно связанные с данным произведением.
Редко кто видит в этом «выверте» ответственную и нужную задачу, разрешаемую театром в трудных условиях переходного времени. И уж совсем мало таких зрителей и критиков, которые понимают, что этот «выверт» — пусть не всегда еще удачный — выражает творческую волю новой эпохи к созданию своего самостоятельного художественного лица и стиля.
В 1907 – 1908 и в 1911 – 1912 годы в тогдашнем Петербурге существовал «Старинный театр», посвященный точному воспроизведению спектаклей прошлых, зачастую весьма отдаленных эпох. И другие серьезные театры тех же годов старались ставить Мольера в соответствии с историческим стилем французского театра XVII века, а итальянскую комедию подавать в манере пресловутой комедии дель арте.