Театральные записки

Второй день смотрела уже кодла, – городской худсовет, обком, горком, московская комиссия и даже КГБ, не говоря о критиках. И в том, и в другом случае обсуждение не состоялось!

Поздравили театр с замечательным спектаклем и разошлись по домам и поездам зарёванные! Значит, всё правильно!

Значит, надо не спать многими неделями, значит, надо приходить в полное отчаяние, значит, надо ходить ночью в парке, обливаясь слезами, шарахаться от случайных прохожих, которые оказывались соседями на третьем этаже и, увидев меня утром, сами шарахались от меня.

Значит, надо, возвратясь ночью после репетиции, репетировать так, что соседи звонили в дверь и спрашивали: «У Вас, наверное, горе! Чем мы можем помочь?»

Значит, надо в девять часов утра стоять в метро с пятачком в руке и пытаться сунуть его в разменный автомат и плакать большими-горькими слезами, молча, с непроизносимыми словами: «Ну, вот! Вот так ничего у меня не получается. Роль не получается. Господи! Да что у меня может получиться?! Даже монетку разменять не могу».

Мой Ваня много дней наблюдал за мной, – репетиции утром и вечером, а два дня репетиций вечерних не было, а я всё хожу в своём балахоне, вся потусторонняя, принесла ему мандарины на колосники, – он же у меня верховой – поднимает Небо в «Трёх мешках». И вдруг Вака мой говорит:

– Мама! Пойди на улицу! Ты знаешь, там лампочки в фонарях горят! Снег на улице лежит! Хочешь, я куплю тебе билет в кино, – только уйди, уйди из театра, отключись, уйди отсюда!

Никуда я, конечно, не ушла.

Ах, какая я счастливая!

Не сглазить бы!

Да уж опоздали «сглазивать»!

НЕ случайно мои врачи говорили, что я в рубашке родилась после моего знаменитого сотрясения мозга.

А мы плевали на то, что в мае родились, плевали…

30.12.1977 г.

Ну, ребятишки, всё!!!

Можете меня поздравить, – состоялась моя старуня Анна[16].

Многосуточными бессонницами, слезами, отчаянием пришла я к ней. Неделю не выходила из театра, даже ночью спала в своей уборной. А до этого ровно месяц – с десяти утра – до 12 ночи, – ходила в своём балахоне.

Ваня наблюдал, наблюдал за мной, и однажды сказал: Мама, я прошу тебя, пойдём на улицу, знаешь, там лампочки в фонарях горят, снег лежит. Хочешь, я тебе билет в кино куплю, только уйди из театра.

И вот сегодня пришла домой, обессиленная и такая счастливая! И дом-то какой-то чужой, необжитый, привыкать к нему надо. Чувствую, что свалюсь спать, – спектакли у нас 3-го января, 14-го, 19-го, 21-го…

1977 г.**

…Позвонила Фрида Ильинична, владелица «Долгих проводов», сказала, что она очень больна и не знает, кому доверить эту плёнку, есть у неё человек, друг нашего оператора, и она собирается отдать «Долгие проводы» – ему.

Оказывается, это последняя лента. У них там положено план выполнять, сжигать ненужные плёнки, и из них получается какое-то, мне непонятное, серебро, и за счёт этого серебра, выполняется какой-то никому ненужный план, и никому неведомый план. Фрида Ильинична спросила меня по телефону:

– Вы хотели бы, Зина, иметь эту плёнку!?

Ну, девчухи, вы знаете, я человек сдержанный, но когда идёт вопрос о жизни. Я очень интеллигентно сказала: странно одно, почему эта плёнка не у меня. Почему эта плёнка должна быть у приятеля, а не у меня, имеющей «некоторое отношение к этому фильму»?

Ну, тьфу-тьфу! – Может быть, она будет и моя. И я приеду к вам в Москву и будем вчетвером смотреть мои, нет, не мои, наши с Кирой «Долгие проводы».

Ваша З.М.

Вернёмся к нашим баранам!

Итак, приехала Кира Муратова[17]! Все подробности, как я её ждала, как я её провожала, не ожидая и не провожая, – это при встрече.

Ну, Кира – это Кира!

Вспоминая нашу игру, – какой цветок Кира, – это и тюльпан, и эдельвейс, и ландыш, и мимоза!

Это единственный человек на этом свете, можете себе представить, которого я стесняюсь, ищу слов, говоря с нею, и, понимая её фантастическую талантливость, хочу как-то ей помочь, а в чём моя помощь, – только писать ей письма.

Написала ей, с моей точки зрения, замечательное, замечательно-трогательное и юмористическое письмо, – что получила в ответ, прилагаю.

Не знаю, не знаю, если бы это письмо её было адресовано не мне, я бы быстро сошла с ума.

Хорошо, что есть у меня такой большой приходный журнал, где так много бумаги. Есть у меня такие слова в «Кошках-мышках», – далее произошло следующее!

Кире нужно было доказать свои, не говоря худого слова, возможности!

Она, бедняга, приехала и взяла из-под стола эту единственную копию!

Нет! Приличных слов для этого не хватает!

Так! Так! И ещё этак!

Ещё так! Как сеют мак?

Вот и этак! Вот и так!

Так сеют мак!

Три дня подряд на киностудии Ленфильм по четыре сеанса в день показывали «Долгие проводы».

<….>

Ничего не зная, я пришла на студию. Господеньки мои милостливые, как меня там встречали! Я очень не люблю эту киносистему, я прохожу по этим длинным коридорам, как нож сквозь масло, никого не замечая! Меня встречали, как Грету Гарбу, как Любовь Орлову!

А я со своей пока ещё палкой всё слушаю и слушаю! Так, и что я услышала!?