Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

На следующий день, едва проснувшись, я сразу включила компьютер. Сердце сильно билось, пока я просматривала новостные сайты. Неделю назад я списала бы участившийся пульс на страх обнаружить там свои фото, но сегодня причиной были воодушевление и гордость. Фотографии опубликовала New York Post на первой странице раздела местных новостей под заголовком «Веселые ездоки» [21]. Я предпочла бы что-нибудь поизысканней — например, «Сиськи повсюду!!!», но что уж там, не я же статью писала. На снимке я впереди трех других девушек, в своем синем шлеме и гольфах. Груди заблюрили черными квадратиками.

В газетах можно печатать фото жертв боевых действий, но не фото женских сосков. Мои черные квадратики были того же размера, что и у других девушек, что не могло не радовать. Равенство, наконец-то!

7. Благодарности

Недавно мы с мамой были в кофейне. Мы ждали, пока кофе остынет, и я задала ей давно мучивший меня вопрос: «Каково это было — увидеть мой пупок?» Я имела в виду ту секунду, когда корочка от пуповины отвалилась и стало видно, что под ней.

«Я повторяла про себя: „Все окей, пупок будет на вырост. Все окей, она подрастет“». Тут у мамы на лице появилась глупая ухмылка, и она прыснула со смеху. «Он был вот такенный», — сказала она, подняв обе руки. Мама, конечно, преувеличивает: между ее ладонями и котенок бы поместился. «У тебя было тельце младенца и пупок взрослого мужика». Тут она захохотала так, что стала вытирать слезы рукавом. Она еле могла говорить. Не знаю, с чего это вдруг такая истерика. Может, так и выглядит катарсис у того, кто всю жизнь проходил с каменным лицом. «У твоих братьев были хорошенькие крошечные пупочки, — сказала она. — Я все дивилась, с чего это у дочери такой гигантский».

«Когда я была маленькой, ты говорила, что все в порядке», — сказала я.

Мама сделала большие глаза. «А что еще мне оставалось говорить?»

Она из тех, кто с возрастом теряет умение деликатно врать, даже во благо близких. Отпив кофе, мама внезапно снова стала заботливой мамой. Она похлопала меня по плечу. «Ну ведь теперь все в порядке, правда?» — сказала она.

***

В детстве кофта топорщилась на мне как палатка, для которой пупок служил подпоркой. Словно это был постоянно набухший сосок посередь тела. Он вечно воспалялся и обо все терся. Я не могла вместе с другими детьми кататься на Slip 'N Slide [22]: пупок болел и тормозил меня. В бассейне друзья показывали на мой пупок и спрашивали: «Что это?» У меня, как у персонажа «Вспомнить всё», из живота рос миниатюрный пришелец.

Периодически я спрашивала маму, может ли она отрезать мой пупок. Обычно я подбирала подходящий момент — например, когда она резала лук.

«Нет, до восемнадцати — даже не думай», — отвечала она.

По мере моего взросления мамины подозрения, что пупок был на вырост, оправдались, хотя скорее не я доросла до него, а он оброс моей плотью, и живот раздулся вокруг этого отростка, как маффин вокруг кусочка шоколада. Сейчас мой живот выглядит так, будто вот-вот родит крошечного розового мышонка.

Сестра моего мужа в момент творческого вдохновения сказала, что мой пупок похож на выплюнутую жвачку.

Мало того, что эта штука выпирает, она еще и невероятно чувствительная. В детстве мои братья знали, что меня легко мучить, трогая за пупок. Достаточно нажать на него — и вызовешь приступ тошноты. Бойфрендов приходилось предупреждать, что это запретная зона. Обычно я говорила что-нибудь элегантное: «Тронешь пупок — я тебе оторву веки и подотру ими задницу». Выражения помягче непременно воспринимались как робкий призыв к действию.

Теперь я взрослая и могу без стыда светить пупком. Однажды подружка даже дотронулась до него — и меня не стошнило. Но странная форма и неприятные ощущения, которые пупок вызывал, заставляли меня часто думать о нем. Пупок, решила я, вещь довольно мерзкая. Он торчит, ничего не делает. Пупок нужен… Да ни для чего он не нужен!

***

В первые девять месяцев развития плода пупок отдувается за двоих: служит нам одновременно и ртом, и анальным отверстием. Почетная должность. Но как только ребенок рождается на свет, карьера пупка летит под откос: из директора по выживанию он становится просто ямкой на животе. Когда же мы обращаем внимание на пупок и начинаем задаваться вопросами, эта часть тела уже давно на пенсии. Сначала родители говорят, что это кнопка, — но сколько ее ни жми, ничего не происходит. Потом говорят, что ты через нее ела, но если поднести к пупку еду, он не откусит кусочек. Другие ненужные части тела могут вдруг разболеться — да, это о вас, зубы мудрости, — и тогда мы можем от них избавиться. Пупок всегда с нами, в самом центре живота. Мы не только не удаляем его, но иногда даже превращаем в элемент моды.

Может, именно его бессмысленное, но навязчивое присутствие заставляет ученых, простых смертных и даже целые культуры отчаянно искать оправдание существованию этой никому не нужной дырки?