Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

«Я даже держаться на велосипеде не умею», — сказала одна из женщин.

Адам подозвал меня и надел мне на голову синий шлем. «Не жмет?» — спросил он.

«Нормально», — сказала я.

Он подтолкнул ко мне велик с желтой рамой и отправил на улицу для тестовой поездки.

От блестящих тротуаров и бетонных зданий поднимались влага и жар, как в сауне. Скромность, поняла я тут, была не единственной причиной носить одежду. Во-первых, она защищает от солнца, во-вторых, впитывает пот.

Хотя я была в более естественном виде, чем привыкла, приходилось прикладывать больше усилий, чтобы вести себя естественно. Вытянув руки по швам, я чувствовала, что чересчур сильно прикидываюсь, будто все в порядке. Скрестив руки на груди, я выглядела так, будто прячусь. Руки на поясе — слишком ожидаемо. Я решила эту проблему, взобравшись на велосипед.

И вот наша десятка уже наворачивает круги туда-сюда по пустому тротуару и проверяет тормоза. И у всех до сих пор сиськи на месте. Я специально проверила.

Парадокс: хотя у меня есть собственная грудь, на которую я могу смотреть когда угодно, я продолжала разглядывать чужие.

Выводы:

1. До десенсибилизации нам далеко.

2. Сиськи невероятно отвлекают.

3. У меня особенности развития.

Я насчитала пару-тройку пар грудей, от которых не отказалась бы сама, ну и что с того? Можно точно так же восхищаться чьими-нибудь длинными ногами или накачанными бицепсами.

По правде говоря, такое обилие сисек вокруг меня не столько вело к их нормализации, сколько заставляло о них непрестанно думать. Может, десенсибилизация как грипп — сначала обостряется, потом выздоравливаешь?

Было рано делать выводы, но пока что я видела лишь одно преимущество хождения топлесс — одеваться на 80 % легче. Грудь ко всему подходит. Изучая нашу группу, я отметила джинсы, красную юбку-брюки, серые бриджи и даже черные шорты с высокой талией. Все хорошо смотрится с сосками! Думаю, общество сэкономило бы уйму времени, если бы каждый день мы ограничивали свой выбор только штанами.

Адам, который из солидарности тоже снял майку, дал нам знак подъехать поближе. Мы все стали крутить педали в его сторону. В честь топлесс-велопробега, сказал Адам, мы посетим разные феминистские места в городе. «Погнали», — сказал он, заезжая на велодорожку.

Начали мы с тихой улицы, где не было прохожих, но это длилось недолго.

Мы ехали по асфальту друг за другом. Рядом мчались машины. Когда мы проезжали под кронами деревьев, солнечные зайчики прыгали по моей коже. Ветерок охлаждал мое тело, на котором появились маленькие бусинки пота. Я напевала про себя песенку, чувствуя, как рот расплывается в широкой улыбке.

Но спокойствие тоже длилось недолго.

Не прошло и десяти минут, как сбоку от меня пристроился велосипедист. Я думала, он скажет что-нибудь про классные сиськи или какую-нибудь колкость: «Вот это да, у тебя на груди нет волос!» Я уже готовилась ответить: «Спасибо за комплимент, сегодня утром все выщипала, но вообще мы за равноправие, а я не сексуальный объект». Вместо этого он со злобным лицом прокричал: «Прикройся!» Прежде чем я успела ответить, он ускорился, выкрикивая то же самое девушкам впереди.

Помню, я впервые осознала — то есть на самом деле осознала и усвоила, — что у женщин есть грудь, когда мне было лет восемь. Возможно, это заняло так много времени, потому что у моей мамы грудь была крошечной. Я была с Нэнси, пожилой женщиной, которая забирала меня из школы. Мы заправляли машину на бензоколонке. Когда Нэнси пошла платить за бензин, я заметила, что груди у нее размером с шары для боулинга. Со стороны казалось, что она несет перед собой два чемодана. Странное зрелище — эти пружинящие шарики плоти. Однажды, наверное, и у меня такие вырастут. Я задумалась: а как женщины бегают? Как пристегиваются в машине, прыгают со скакалкой? Насколько эти штуки тяжелые, могут ли причинить боль или, хуже того, запутаться? Было совершенно непонятно, как с этими наростами жить — неужели они не мешают?

Глядя вслед мужчине, который обогнал нас, я поняла, что мои детские догадки были верны, но лишь отчасти. Грудь мешает не просто как материальный объект, а гораздо более неочевидным способом.

Примерно на двадцатой минуте пробега мы переcекли Вильямсбургский мост, ведущий на Манхэттен. Я ехала в голове колонны и заметила трех человек с фотокамерами, которые издалека выглядели словно пятая конечность на лбу. Такие же объективы я видела на канале National Geographic у фотографов, которые снимают белых медведей, резвящихся на льдинах. Эту троицу кто-то предупредил. На шеях у них висели пресс-карты, а камеры были нацелены прямо на нас.

Если голая грудь — это новостной повод, можно смело утверждать, что нормализация нам не светит.

Как и мое президентство.

Мы ехали часа два, до обеда. Проехавшись по Бэттери-парку, мы остановились на площадке с видом на Статую Свободы, где одна девушка — из тех, от чьей груди я бы не отказалась (она выглядела так залихватски и задорно, словно два тюльпана, тянущихся к солнцу), — прочла сонет Эммы Лазарус «Новый Колосс» [17].

***