Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

Через три недели после операции я вернулась на работу в больницу. Впервые я увидела человека в хирургическом костюме в лифте. Мне сразу же захотелось оттуда убежать, но я, конечно же, этого не сделала. Затем у меня возникло сильное иррациональное желание его избить, которое я сдержала огромным усилием воли. Этот случай спровоцировал еще больше ярких неприятных воспоминаний, ужас и диссоциацию. Всю дорогу домой с работы я проплакала. После этого я научилась мастерски избегать любые триггеры. Я больше не заходила в лифт, не ходила в столовую, старалась избегать этажей, где размещалась хирургия».

Постепенно Нэнси удалось составить из своих обрывочных воспоминаний единую картину – она вспомнила про тот ужас, что случился с ней во время операции. Она вспомнила, как ее подбадривали операционные медсестры, как она ненадолго заснула после анестезии. Затем она вспомнила, как начала просыпаться.

«Вся бригада смеялась над интрижкой одной из медсестер. Это совпало с первым разрезом. Я почувствовала, как в меня вонзился скальпель, как был сделан надрез, как по коже потекла теплая кровь. Я отчаянно пыталась пошевелиться, что-то сказать, но все мое тело не функционировало. Я не могла этого понять. Я почувствовала сильную боль глубоко внутри, когда хирург начал раздвигать слой за слоем мышцы. Я знала, что не должна была этого чувствовать».

Затем Нэнси почувствовала «какое-то ковыряние» у себя в животе и поняла, что врачи разместили там лапароскопические инструменты. Она почувствовала, как ей пережали левую маточную трубу. «Затем внезапно я ощутила резкую жгучую боль. Я попыталась спастись от нее, однако кончик каутера продолжал меня преследовать, безжалостно прожигая мою плоть. Ужас происходящего попросту не описать словами. Эта боль была совсем другого рода, она не сравнится ни с какой испытанной мною прежде болью, как при переломе кости или родах. Эта ужасная боль не отступала, пока они прожигали мне маточную трубу. Порез от скальпеля по сравнению с этой болью – ничто».

«Затем внезапно я ощутила прикосновение обгоревшего кончика к правой трубе. Услышав их смех, я ненадолго забыла, где находилась. Мне казалось, я в камере пыток, и не могла понять, почему они пытают меня, ничего не пытаясь у меня выведать… Мой мир сузился до небольшого пузыря вокруг операционного стола. Я потеряла чувство времени, больше не было ни прошлого, ни будущего. Были лишь боль, страх и ужас. Я чувствовала себя отделенной от всего человечества, полностью одинокой, несмотря на окружавших меня людей. Этот пузырь сжимался вокруг меня.

Будучи в агонии, я, должно быть, пошевелилась. Я услышала, как медсестра сказала анестезиологу, что у меня «неполный» наркоз. Он сказал ей ввести мне еще препарат, добавив: «Нет необходимости писать об этом в карте». Это последнее, что я помнила».

В своей последнем электронном письме мне Нэнси изо всех сил пыталась передать мне экзистенциальную суть травмы.

«Мне хотелось бы рассказать вам, что представляют собой эти яркие вспышки воспоминаний. Время словно сворачивается, и прошлое сливается с настоящим, словно меня физически перенесли в прошлое.

Символы, связанные с пережитой травмой, какими бы безобидными они ни были в реальности, становятся объектами ненависти и страха, их хочется уничтожить, а если такой возможности нет – убежать от них. Так, например, железо в любом виде, будь то игрушка, утюг, плойка, – воспринимаются орудиями пыток.

Каждая встреча с человеком в хирургическом костюме вызывает у меня диссоциацию, дезориентацию, физическое недомогание, а иногда осознанную злость.

Мой брак медленно разваливается на части – мой муж стал для меня олицетворением тех безжалостных смеющихся людей [хирургической бригады], что причинили мне боль. Я пребываю в двойственном состоянии. Мое тело окутывает пелена полного бесчувствия, однако прикосновение маленького ребенка возвращает меня в реальность. На какое-то мгновение я становлюсь не просто безвольным наблюдателем, а полноценным участником протекающей вокруг жизни.

Любопытно, что я прекрасно справляюсь со своими обязанностями на работе, и меня постоянно хвалят. Жизнь продолжается с каким-то особенным чувством фальши.