Тем более что жизнь короткая такая…

Марков, тот самый, который, не дочитав страницы отчётного доклада, упал в обморок на последнем писательском съезде, пользовался благорасположением Лигачёва. Ничего не имел Лигачёв и против Карпова, дочитавшего доклад Маркова. В результате Карпова избрали первым секретарём Союза, а Маркова – председателем. Но Лигачёв был переброшен Горбачёвым на сельское хозяйство. Уже Воронова, как я рассказывал, нам представлял новый партийный идеолог Медведев, который в данном случае пошёл навстречу нашему коллективу: не стал выбирать кандидатуру сам, а предоставил сделать это секретариату – то есть альтернативные выборы разрешил!

И здесь выяснилось, что выбирать будут не из двух, а из трёх кандидатур: некая группа писателей выдвинула в главные редакторы «Литературки» Юрия Петровича Изюмова.

Секретариат предполагалось собрать в полном составе, то есть в количестве пятидесяти или шестидесяти человек. Было очень важно, чтобы пришло как можно больше народу: единомышленников Проханова в секретариате было немало. Сотрудники газеты обзванивали знакомых секретарей, упрашивая их прийти и проголосовать за Бурлацкого. И Бурлацкий победил! Правда, с небольшим перевесом над Прохановым. Изюмов получил ничтожное количество голосов.

Он не появился в газете уже на следующий день. Возможно, что ещё на секретариате Бурлацкий объявил ему о его увольнении. Первым заместителем главного редактора стал Юрий Дмитриевич Поройков. А его место занял в редакции Юрий Соломонов, которому страшно обрадовались работавшие с ним в «Комсомолке» сотрудники нашей второй тетрадки. Соломонов, – говорили они, – человек порядочный, либерал. Так оно и оказалось.

– Старик! – доверительно сказал мне однажды Чапчахов, осатаневший от всех неожиданных событий в газете и в стране. – Я вот всё думаю и прихожу к выводу, что Горбачёв совершает антисоветский и антипартийный переворот. Как его не разглядел Андропов! Ведь это враг.

Совершенно потерялся в эти дни Фёдор Аркадьевич. Сидел мрачный, перестал вникать в дела отдела, читал приносимые ему на подпись материалы, криво усмехаясь: «При Чаковском, – спрашивал он, – это могло бы быть напечатано?» Но всё послушно подписывал.

Однако через некоторое время его вызвал Кривицкий и объявил, что новый главный редактор просит Фёдора Аркадьевича подать заявление об уходе.

Впоследствии Кривицкий говорил мне, что идея позвать Игоря Петровича Золотусского на место Чапчахова принадлежала ему. Он помнил, конечно, Золотусского по давней работе в «Литгазете». Помнил, что в то время Золотусский был, по любимому выражению Евгения Алексеевича, человеком неуправляемым. Но с тех пор сколько воды утекло! Игорь выпустил книгу о Гоголе в серии «Жизнь замечательных людей», которая высоко ценилась так называемыми «патриотами», писал статьи о писателях-деревенщиках, был избран секретарём Союза Москвы, который возглавлял Феликс Кузнецов.

Но я, зная человеческие слабости Золотусского, в отличие от многих своих приятелей прощал ему избранную им в жизни тактику. Он раскрывал мне свои тактические ходы ещё в первый наш период работы с ним в «Литгазете».

– Я прихожу к Чаковскому, – делился он со мной, – и говорю ему: «Александр Борисович, главный здесь Вы. И я хочу иметь дело с Вами. Для чего мне замечания Кривицкого или кого-то другого? Я начну по ним работать, а потом выяснится, что у Вас есть новые. Давайте так. Пусть все набрасывают замечания и передают материал Вам, Вы их рассматриваете, что показалось важным, оставляете, добавляете, если найдёте нужным, свои – и я дорабатываю сразу с учётом Вашего мнения». Это льстит Чаковскому, он соглашается, а я себе сберегаю время и нервы.

Поэтому меня не удивляли ни покровительство Маркова Золотусскому, о котором все поговаривали, объясняя частые заграничные командировки Игоря, ни то, что Феликс Кузнецов сделал Золотусского секретарём. Я нисколько не сомневался в том, что ни Маркову, ни Кузнецову Игорь не союзник.

Сын репрессированных родителей, отданный в детдом, он не простил этого Сталину, компартии и советской власти. Он их всех ненавидел. И я был убеждён, что горбачёвская перестройка проявит истинную позицию Игоря и даст возможность заявить о ней. И не ошибся. Он демонстративно разорвал все связи с такими бывшими его друзьями (а точнее, нужными ему людьми), как дремучие почвенники Анатолий Ланщиков или Виктор Чалмаев, и не оправдал надежд Евгения Алексеевича Кривицкого (мягкого почвенника по своим взглядам) на то, что они с Золотусским на этот раз будут действовать слаженным тандемом.

Часть двенадцатая

1

Мне почти пятьдесят лет. Будет через два месяца. И я отмечаю, что действует Золотусский испытанным своим методом. Месяца не прошло, как он уже крепко подружился с Бурлацким. «У Вас двадцать книг? – переспрашивал он Бурлацкого. – И у меня двадцать. Нам надо бы обменяться, чтобы иметь представление друг о друге. Ведь мы с вами в лидерах здесь. Сколько в газете членов Союза писателей? Больше десятка. Но у ближайшего к нам и половины нет того, что есть у нас».