Тем, кто хочет знать

Торопливо входит  Л о з о в о й. Возбужден — и не замечает Нину.

Л о з о в о й. Товарищ полковник, разрешите…

П о л к о в н и к (недоуменно). Слушаю, подполковник.

Л о з о в о й. Третий этаж очищен… Надо выше. И я… вынужден просить… очень просить… Нельзя ли лейтенанта Ордубаева вне очереди… Дело в том, что…

П о л к о в н и к (резко). Странная формулировка, подполковник. «Вне очереди». Здесь идет прием в ряды партии.

Л о з о в о й. Разрешите пояснить. Приказано очистить последний этаж. Большие потери. А у лейтенанта Ордубаева опыт по штурму правительственных зданий. И дом Гиммлера очищал, и рейхсбанк. Исключительные мотивы!

П о л к о в н и к (улыбнулся). Действительно, исключительные. Как считаешь, товарищ Гаранина?

Лозовой оглянулся, узнал Нину.

Н и н а (не глядя на него). Я подожду. (Уходит.)

Л о з о в о й. Благодарю, товарищ полковник. Разрешите идти? (Уходит вслед за Ниной.)

П о л к о в н и к (вдогонку Нине). Сразу заходи после Ордубаева! (Громко вызывает.) Лейтенант Ордубаев!

О р д у б а е в (входит, слегка прихрамывая). Ордубаев Шакен Габитович здесь, товарищ секретарь партийной комиссии!

П о л к о в н и к. Мы вас вызывали первым. Почему опоздали?

О р д у б а е в (виновато). Не вовремя ранили. Царапина. А меня потащили в санбат.

Е ф р е й т о р (замечает на груди Ордубаева ленточки — знаки ранения). Пятый раз. Где ж это вас, товарищ лейтенант?

О р д у б а е в (застенчиво). В общем, как раз здесь. (Показывает туда, где сидит Ефрейтор.)

З а т е м н е н и е.

Высвечивается коридор рейхстага. Отсветы пламени. Шум схваток и перестрелки. Н и н а  и  Л о з о в о й  спиной прижались к стене, чтобы не мешать пробегающим с автоматами наперевес бойцам.

Л о з о в о й. Да, новостей у вас много.

Н и н а. У вас больше.

Л о з о в о й. Не все хорошие, Нина. (Как бы стряхнув грустные мысли.) Ну, а… в личном плане? По-старому?

Н и н а. Не совсем.

Л о з о в о й (живо). Именно?

Пауза.

Н и н а. Помните, у Тютчева… (Глядя прямо в глаза.) «Еще томлюсь огнем желаний, еще стремлюсь к тебе душой — и в сумраке воспоминаний еще ловлю я образ твой… Твой милый образ, незабвенный, он предо мной везде, всегда, недостижимый, неизменный, как ночью на небе звезда…»

Л о з о в о й (поражен). Нина… Надо поговорить.

Н и н а. Опять через… два года и семь месяцев?

Л о з о в о й. Почему! Дни Берлина, сами видите, сочтены. Давайте… (Озорно.) Давайте условимся, как Швейк!

Н и н а. В шесть часов после войны?

Л о з о в о й. Именно в шесть! После того как… как берлинский гарнизон сдастся! Идет?

Н и н а (недоверчиво). Идет. А где?

Г о л о с  О р д у б а е в а. Товарищ подполковник!

Л о з о в о й (откликается). Иду, Ордубаев! (Нине.) Знаете где?

О р д у б а е в  прибегает.

О р д у б а е в. Алексей, я коммунист! Коммунист!

Л о з о в о й (обнимает его). Иди, коммунист, кончать фашизм.

Ордубаев уходит.

(Нине.) У Бранденбургских ворот! Понятно?

Гул близкого взрыва.

Н и н а. Понятно. В шесть вечера!.. Ой, как бы нам не разминуться.

Л о з о в о й (убегая). У меня в руках будет сирень.

Н и н а (вдогонку). У меня тоже! Слышите, сирень!

Л о з о в о й (издалека). Буду ждать!

Нина смотрит ему вслед. И не видит, как Полковник и Ефрейтор проводят раненную в руку  ж е н щ и н у - к а п и т а н а. Нина оглянулась, но они уже ушли. Шум боя все явственней.

Музыка.

З а т е м н е н и е.

КАРТИНА ТРИНАДЦАТАЯ

2 мая 1945 года. Уцелевшее здание берлинского учреждения. Одна из наших районных комендатур Берлина. В старинной вазе — сирень. Забравшись с ногами в кресло, К л а р а  под гитару поет старинный романс.

К л а р а. «Я встретил вас — и все былое в отжившем сердце ожило, я вспомнил время, время золотое — и сердцу стало так тепло…»

Быстро входит  Н и н а.

Н и н а. Распелась! Услышат берлинцы — хороша, скажут, советская районная комендатура!