Темница для разума (СИ)

Она укоризненно посмотрела на Джорджа, и не дождавшись его помощи сама начала стягивать с себя провода. Сначала аккуратно, затем жесткими рывками.

— Ох, и не хотел же я этого делать, но ты меня вынуждаешь. Джордж, ты когда-нибудь завязывал ремни н смирительной рубашке?

— Приблизительно знаю как это делать.

— Сейчас увидишь на практике. Инсанабили, неужели тебе так сложно его описать? Почему ты не хочешь говорить правду?

Он застегнул ремень на правой руке, как вдруг девушка схватила его левой. Ее пальцы точно попали на то место, которое за пять минут до приема пронзила боль.

— Ты знаешь, что это такое, все вы знаете, и тебе не нужны мои объяснения! Идиот, проработать врачом семь лет и даже не пробовать узнать причину боли.

— Не знаю, как ты это угадала, но то, что у меня уже рука болит записывать дело седьмого больного за день это правда.

— Болит рука от писанины? Не ври мне, Майлз, это же была адская боль, будто тебе на руку высыпали мешок горячих углей!

Он отцепил ее руку и привязал покрепче к телу.

— Успокойся и послушай меня: сейчас ты ответишь на этот вопрос, а тогда я сниму с тебя все провода. Если будешь себя хорошо вести, Джейсон развяжет ремни, но ночь тебе все равно придется провести в карцере.

— У этого нет формы или тела, так же как нет пола или возраста. Этому не принципиально быть женщиной или мужчиной ребенком или пожилым. Ему просто нужно тело, тело, чтобы жить в этом мире без каких-либо помощников. Это тело не будет стареть или болеть пока оно будет в нем жить, пока у него будет еда.

— Говори конкретнее.

— Не могу это больше никак описать только цвет… Да оно как воздух, но у этого есть цвет — красный.

— Красный воздух… недалеко ушла от теней. Джордж, сними с нее оборудование. Нужно будет провести небольшой тест с пятнами Роршаха…

— Я же говорила, вы не найдете этому аналогов.

— Просто пройди его, ты же знаешь, в подобных тестах нет ничего сложного.

Джордж подождал, пока они договорят, после чего убрал все провода с Инсанабили.

— Такой же как и все они. Хочешь умереть? Пожалуйста! Туда вам всем и дорога. — Прошипела она, вставая с кресла.

***

— Что-же, — сказал Майлз, пряча карточки с рисунками обратно в папку, — сегодня ты ведешь себя не так агрессивно как обычно. Дозу таблеток я оставлю прежней и думаю тебя можно будет развязать.

— Дайте мне бумагу и карандаши с собой в палату, а еще желательно ножницы.

— Чтобы ты вскрыла замок и порезала кого-то? — Она знала, что он так и ответит, но что-то внутри подсказывало это спросить.

— Но ведь карцер тоже можно закрыть навесным замком снаружи, и кому она там навредит, кроме себя?

— Склонность к суициду порой проявляется в самые неожиданные моменты.

— Но мы же вроде пришли к выводу, что ей легчает. Хотя бы бумагу и карандаши. Возможно, она нарисует что-то важное.

— Ладно, карандаши и бумагу можно, хотя в карцере почти нет света, а твердые поверхности отсутствуют, но ты берешь последствия под свою ответственность.

— Хорошо. — Он посмотрел на Инсанабили, в надежде что она хоты бы будет недолюбливать его, а не ненавидеть всем сердцем, но ее взгляд как был бешеным, так остался.И что-то подсказывало ему, что не потеряла бы она своих друзей, и он бы остался без пальца, а то и без руки.

***

— Как вы могли, как могли, как могли? — Она билась головой о стенку, как о подушку, и неистово вопила. И плевать что скоро будет отбой, плевать, что ее крики услышат и воспримут за слабость. Разве большинство пациентов не сломалось от этих терапий и процедур? Почему ей нельзя?!

Тишина. Стоило пациентке замолчать, как карцер вымер. Она тщетно пыталась увидеть что-то в темных углах. Ей хотелось верить, что они сейчас здесь, ведь они не были с ней 24 часа в сутки и порой исчезали, Инсанабили была не против, но сейчас ей так нужно…

Нужно что? В очередной раз услышать, что она делает что-то не так? Снова вспомнить, как же это охрененно провалить пять попыток побега подряд? Да не нужны они ей…

Спустя пару минут девушка подбегает к окошку и хватается за решетку. Она с надеждой смотрит влево, но ее карцер самый дальний, поэтому двери в коридор больных она не видит. Ей не нужны тени, которые упрекнут ее в неправильных действиях, ей нужен Штейн.

Даже если она не права, даже если он не согласен, Штейн всегда готов поддержать, хотя порой вся его поддержка — это молчание и объятия. Первое, что она сделает, когда завтра войдет в тот коридор — найдет его и обнимет. Что-то подсказывает, что не стоит так делать, но она знает, от этого полегчает.

Мысли о завтрашнем дне приходится отложить, до него еще надо дотянуть. Она смотрит на свои руки, гадая, не покрылись ли они морщинами, и не превратилась ли она в иссохшего скелета, пока сидела здесь?

Нет, все врачи постепенно уходят наверх, значит прошло не больше получаса. Как же все-таки медленно идет время в этом карцере!

— Свет выключится через час, так что заканчивайте свои дела…постойте, вам же там нечего делать, скажите спасибо Чужой! — Алиса громко хохочет и тоже идет на верх.

— Свет, свет, какая мне блядь разница, тут все равно ничего не освещается, только окошко.