Темное дело

Очевидец заверял, что оба консула, Камбасерес и Лебран, узнали эти новости, только когда шесть господ, о которых я веду речь, вернулись в гостиную. Было четыре часа утра. Фуше уехал первым. И вот что предпринял с поистине адской и скрытой от посторонних глаз предприимчивостью этот тайный гений – глубокий, неординарный, мало кем понятый, но талантами не уступавший Филиппу II[74]

, Тиберию и Борджиа. В деле с высадкой англичан на остров Валхерн он показал себя искусным военачальником, тонким политиком и предусмотрительным администратором. Он был у Наполеона единственным толковым министром, и всем вам известно, как он в то время напугал императора. Фуше, Массена и князь – величайшие деятели своего времени, самые светлые умы в том, что касается дипломатии, военного дела и управления страной из всех, что я знаю. Если бы Наполеон чистосердечно приобщил их к своим замыслам, сейчас бы не существовало Европы – была бы одна обширная Французская империя. Фуше отошел от Наполеона, лишь когда увидел, как отстраняют от дел Сийеса и Талейрана. За три дня Фуше, умудрившись скрыть ото всех руку, разворошившую золу в этом очаге, организовал всеобщее смятение, довлевшее над Францией и пробудившее республиканские настроения 1793 года. Поскольку необходимо прояснить этот запутанный момент нашей истории, расскажу вам, что эта агитация была им же и создана (благо все нити монтаньярского движения Фуше до сих пор держал в своих руках); она же породила республиканские заговоры, едва не стоившие первому консулу жизни, когда он вернулся после победы при Маренго. Сознание того, что это он – причина этих бед, дало ему силу указать Бонапарту (вопреки противоположному мнению, которого тот придерживался) на тот факт, что в этих заговорах замешаны скорее республиканцы, нежели роялисты. Фуше прекрасно знал людскую натуру. Он рассчитывал на Сийеса по причине его обманутых амбиций; на г-на де Талейрана – потому что тот был истинным аристократом; на Карно – из-за его исключительной честности. Однако Фуше опасался нашего сегодняшнего гостя, и вот как он его обезоружил. В те времена Мален был всего лишь Маленом, состоявшим в переписке с Людовиком XVIII. Министр полиции заставил его сочинить прокламации революционного правительства, его акты, постановления, указ об объявлении вне закона участников переворота 18 брюмера. Более того, этому соучастнику поневоле пришлось самому обращаться в типографию и печатать необходимое количество экземпляров, а потом держать все эти тюки наготове у себя дома. Владельца типографии арестовали как заговорщика, поскольку для этих целей был предусмотрительно избран бывший революционер; полиция отпустила его только через пару месяцев. Этот человек умер в 1816 году в полной уверенности, что участвовал в заговоре монтаньяров. Одним из наиболее замечательных эпизодов, разыгранных полицией Фуше, является, безусловно, тот, в котором богатейший банкир того времени узнаёт с первой почтой, что битва при Маренго проиграна. Удача улыбнулась Наполеону, если вы помните, только к семи вечера. В полдень посланник этого короля финансов, побывав на поле битвы, решил, что французская армия разгромлена, о чем и сообщил в своей депеше. Министр полиции рассылает всюду расклейщиков афиш и уличных крикунов, а один из его приближенных привозит целую телегу печатных прокламаций, и вдруг вечерняя почта в страшной спешке сообщает о триумфе – вся Франция буквально сходит с ума от радости. Разумеется, многие биржевые игроки понесли потери, и немалые. Пришлось снова созвать расклейщиков афиш и глашатаев, собравшихся было объявить Бонапарта вне закона и сообщить о его политической смерти, и попридержать их до тех пор, пока не выйдут из печати прокламации и плакаты, превозносящие победу первого консула. Мален, на которого могла пасть ответственность за заговор, так испугался, что погрузил свои тюки на повозки и ночью вывез их в Гондревилль, где и упрятал эти страшные бумаги в подвале шато, купленного им при посредстве некоего господина… он еще назначил его председателем имперского суда… как же его звали? Ах да! Марьон! Управившись с этим, Мален возвратился в Париж – как раз вовремя, чтобы поздравить первого консула. Наполеон, как вы знаете, после сражения при Маренго с поразительной быстротой приехал из Италии во Францию. И ни для кого из тех, кто доподлинно знает подноготную тех событий, не секрет, что его вызвал Люсьен. Министр внутренних дел опасался какой-то выходки со стороны монтаньяров и, не зная точно, откуда дует ветер, грозу все же предугадал. Заподозрить трех министров ему и в голову не пришло; общественные волнения он приписал ненависти, которую породил переворот 18 брюмера, и той стойкой уверенности, с которой бывшие деятели 1793 года ожидали провала итальянской кампании Наполеона. Крики «Смерть тирану!» в Сен-Клу до сих пор звучали у Люсьена в ушах. Битва при Маренго удерживала Наполеона на полях Ломбардии до 25 июня; во Францию он прибыл 2 июля. Только представьте, с какими лицами наши пять заговорщиков поздравляли первого консула с победой в его резиденции в Тюильри! В той же самой гостиной Фуше сказал трибуну – Мален, которого вы видели сегодня вечером, непродолжительное время был и трибуном – подождать еще немного, поскольку еще не все кончено. По мнению господ де Талейрана и Фуше, Бонапарт был недостаточно «привержен делу Революции» в сравнении с ними, и они решили эту связь упрочить, ради собственной безопасности, посредством дела герцога Энгиенского. Все нити заговора, целью которого была смерть герцога, ведут к дому министра иностранных дел, и случилось это во время итальянского похода. Конечно, в наши дни любому, кто общается с людьми хорошо осведомленными, ясно, что Бонапарта обвели вокруг пальца, как дитя, всё те же г-н де Талейран и Фуше, желая рассорить его с домом Бурбонов, чьи посланцы в тот период пытались сблизиться с первым консулом.