Темное дело

Человеку хорошо воспитанному в этот момент полагалось улыбнуться, что все и сделали. Улыбнулся и сам де Марсе. Послы не скрывали любопытства. Де Марсе откашлялся, и все замолчали.

– Однажды июньской ночью 1800 года, – начал повествование премьер-министр, – ближе к трем часам, когда свет свечей бледнеет с наступлением утра, два человека, утомившись играть в буйот[73] (в который и играли-то лишь затем, чтобы занять остальных), перешли из гостиной в будуар (дело происходило в особняке министра иностранных дел, в то время проживавшего по улице дю Бак). Оба они – один уже умер, другой стоит одной ногой в могиле – люди весьма незаурядные, каждый в своем роде. Оба были священниками и оба отреклись от сана; оба женились. Один был простым ораторианцем, другой носил епископскую митру. Первого звали Фуше, имя второго я вам не назову, но оба в то время были обычными французскими гражданами – обычными, но весьма непростыми. Увидев, как они удаляются в будуар, те, кто оставался в гостиной, позволили себе легкое любопытство. За ними последовал некто третий. Что до этого человека, считавшего себя куда более могущественным, нежели первые два, имя его было Сийес, и вы все знаете, что до Революции он также служил Церкви. Тот из них, кто прихрамывал, занимал в то время пост министра иностранных дел; Фуше был министром полиции. Сийес недавно отказался от должности консула. Еще один человек, невысокий, сдержанный и суровый, встал со своего места и последовал за этими тремя, сказав своему собеседнику (впоследствии передавшему мне его слова): «Я опасаюсь этих иерейских бреланов!» Это был военный министр. Реплика г-на Карно нисколько не встревожила двух консулов, игравших в гостиной в карты. Камбасерес и Лебран пребывали во власти своих министров, куда более сильных, чем они сами. Почти все эти государственные деятели умерли, и мы им ничего не должны: они принадлежат истории, а история той ночи ужасна; я рассказываю вам все это лишь потому, что один об этом знаю, и потому, что Людовик XVIII не поведал ее бедной мадам де Сен-Синь, а нынешнему правительству безразлично, знает она ее или нет. Тот из четверых, кто прихрамывал, закрыл дверь прежде, чем было нарушено молчание. Говорят, он даже запер ее на задвижку; только хорошо воспитанные люди снисходят до таких мелочей. Лица у трех священников были бледны и непроницаемы – вы и сами их помните. Румянец выступил только на щеках у Карно. Поэтому он и заговорил первым: «О чем речь?» «О Франции», – должно быть, ответил князь, которым я восхищаюсь как одним из самых выдающихся людей нашего времени. «О Республике!» – конечно же заявил Фуше. «О власти», – возможно, ответил Сийес.

Присутствующие переглянулись. Де Марсе прекрасно изобразил эту троицу голосом, взглядом и жестами.

– Три священника отлично поняли друг друга, – продолжал он. – Карно наверняка взирал на своих коллег и бывшего консула с видом важным и настороженным. Полагаю, он опешил, но не хотел этого показать.

– Вы верите в успех? – спросил у него Сийес.

– От Бонапарта всего можно ожидать, – отвечал военный министр. – Он благополучно перевалил через Альпы.

– Сейчас он поставил на карту все, – с нарочитой неспешностью проговорил дипломат.

– Давайте без обиняков, – сказал Фуше. – Что мы предпримем, если армия первого консула будет разбита? Будем ли по-прежнему смиренно ему служить?

– Республики как таковой больше нет, – заметил Сийес. – Он – консул на десять лет.

– У него больше власти, нежели когда-то было у Кромвеля, – добавил бывший епископ, – и он не голосовал за казнь короля.

– У нас есть господин, – сказал Фуше, – но сохраним ли мы его, если он потерпит поражение в войне, или вернемся к Республике, какой она была изначально?

– Франция устоит только при условии, что власть снова станет сильной, как во времена Конвента, – наставительно заметил Карно.

– Я согласен с военным министром, – сказал Сийес. – Если Бонапарт вернется побежденным, его нужно прикончить. Слишком много лишнего он наговорил нам за последние семь месяцев!

– У него армия, – с задумчивым видом протянул Карно.

– А на нашей стороне будет народ! – вскричал Фуше.

– Вы слишком торопитесь, мсье! – произнес князь приятным баритональным басом, который он сохранил и доныне и который заставил бывшего ораторианца опомниться.

– Не будем кривить душой, – проговорил, неожиданно появившись, бывший член Конвента, – если Бонапарт вернется победителем, мы станет его прославлять, а если побежденным – похороним!

– И вы здесь, Мален? – ничуть не встревожился хозяин дома. – Что ж, присоединяйтесь!

И он знаком пригласил его присесть. Благодаря этому обстоятельству никому не известный конвенционалист и стал тем, кем мы его видели и кем он по сей день является. Мален умел хранить тайны, и оба министра никогда его не предавали; но в то же время он оказался в самом центре интриги, и от него зависел ее исход.

– Но о поражении говорить рано! – воскликнул Карно с уверенностью в голосе. – Он только что сделал то, что оказалось не под силу Ганнибалу!