Однажды вечером княгиня де Кадиньян принимала в своем салоне маркиза дʼЭспара и председателя Совета министров де Марсе, своего бывшего любовника (то была их последняя встреча; через год г-н де Марсе умер). Растиньяк, заместитель министра в министерстве де Марсе, два посла, два прославленных оратора из палаты пэров, пожилые герцоги де Ленонкур и де Наваррен, граф де Ванденесс с молодой женой и дʼАртез также были в числе гостей – довольно-таки разношерстная публика, хотя ее состав объяснялся просто: князю де Кадиньяну понадобился пропуск, получить который можно было через посредство первого министра. Де Марсе, который не хотел брать на себя такую ответственность, приехал, чтобы сообщить княгине, что дело в надежных руках: этим же вечером один политический деятель со стажем разрешит все затруднения. Объявили о приезде маркизы де Сен-Синь и ее дочери. Лоранс, чьи политические убеждения были непоколебимы, была шокирована, застав наиболее ярких представителей лежитимизма[70]
обеих палат за беседой с премьер-министром короля, которого она называла не иначе как «его светлость герцог Орлеанский»[71]; они слушали его и смеялись вместе с ним. Де Марсе напоминал лампу, которая, прежде чем угаснуть, светила особенно ярко. В этом салоне он охотно забывал о политических заботах. Маркиза де Сен-Синь примирилась с присутствием де Марсе, как австрийский двор – с присутствием Сен-Олера: сейчас это был светский лев, а не министр. Однако она вскочила со стула, словно ожегшись о раскаленное железо, когда слуга объявил о прибытии г-на графа де Гондревилля.– Прощайте, мадам! – сухим тоном сказала Лоранс княгине.
Маркиза увела за собой Берту, пройдя так, чтобы не столкнуться с этим роковым человеком.
– Может статься, что вы только что расстроили женитьбу Жоржа, – шепотом сказала княгиня своему возлюбленному.
Бывший клерк родом из Арси, бывший народный представитель, бывший термидорианец, бывший трибун, бывший государственный советник, бывший граф Империи и сенатор, бывший пэр Людовика XVIII и пэр при нынешней, Июльской монархии угодливо склонился перед прелестной княгиней де Кадиньян.
– Вам более нечего опасаться, прекрасная дама, мы уже не воюем со знатью! – сказал он, присаживаясь рядом с ней.
Мален завоевал расположение Людовика XVIII, для которого его богатый опыт оказался небесполезным. Он активно участвовал в отстранении от дел Деказа и был советником при правительстве Виллеля. Холодно принятый при дворе Карла X, Мален познал горечь разочарований Талейрана. Однако он снова оказался в большом почете при двенадцатом правительстве, которому имел счастье служить и которое наверняка предаст; и вот уже год и три месяца, как он порвал узы дружбы, продолжавшейся тридцать шесть лет и соединившей его с самым выдающимся нашим дипломатом. Именно в этот вечер, упомянув об этом великом дипломате, Мален сказал:
– А знаете, почему он так враждебно настроен против герцога Бордоского[72]
? «Претендент слишком молод» – вот его слова!– Поразительный совет вы даете молодежи! – ответил ему Растиньяк.
Де Марсе, который после слов княгини погрузился в глубокую задумчивость, пропустил этот обмен остротами мимо ушей. Он исподтишка поглядывал на графа де Гондревилля и заговорил бы не раньше, чем ложившийся рано старик уедет. Гости княгини, ставшие свидетелями ухода мадам де Сен-Синь, причины которого были понятны, молчали, так же как и де Марсе. Гондревилль не заметил Лоранс и не мог догадаться о причинах столь единодушного молчания. Однако жизненный опыт делового человека и политические баталии развили в нем чувство такта; он был очень умен – понял, что присутствие его обременительно, и откланялся. Де Марсе, стоя у камина с видом человека, погруженного в серьезные размышления, взглядом проследил за медленно удаляющимся семидесятилетним стариком.
– Я допустил оплошность, мадам, не назвав вам имя человека, которого взял в посредники, – проговорил наконец премьер-министр, прислушиваясь к стуку колес отъезжающей кареты. – Но я исправлю свою ошибку и дам вам предлог помириться с г-жой де Сен-Синь. То, о чем я хочу рассказать, случилось тридцать лет назад; дело старое, как смерть Генриха IV (хотя, между нами, вопреки поговорке это история малоизвестная, как и множество других исторических катастроф). К тому же готов поклясться, что, даже если бы это дело и не касалось маркизы, оно не стало бы менее занимательным, ибо проливает свет на один известный эпизод нашей новейшей истории – переход через Альпы на перевале Сен-Бернар. Г-да послы получат возможность убедиться: в том, что касается дальновидности, нашим сегодняшним политикам далеко до преемников Макиавелли, которых народные массы вознесли в 1793 году над бурей; часть из них, как поется в романсах, «достигла тихой гавани». Чтобы сегодня стать кем-то во Франции, нужно было пережить ураганы тех лет…
– Сдается мне, – сказала княгиня с улыбкой, – что вам в этом отношении лучшего и желать нельзя…