Тёмное прошлое. Пальмовый дневник каракала полиции

Снова голос Безвольной Лапки, на этот раз с ноткой не мольбы, а угрозы:

– «Не смей. Хуже будет».

Попка выключил запись с резким гортанным щелчком.

– А теперь послушайте другой разговор, состоявшийся несколькими днями ранее между Рики и его женой сусликом…

– Я не понял, она что, ещё и самец? – уточнил носорог.

– Ты дурак? – раздражённо выкрикнул Попка. – Она самка суслика!

– То есть они втроём жили?! – всплеснула копытами Бородавочница.

– Кто втроём жил??

– Ну так этот, сурикат Рики, самка суслика и сам суслик.

– Дураки! Никакого суслика нет! Есть только сурикат Рики и его жена суслик… его жена самка суслика… его жена суслица! И не надо меня путать! Разговор был тайно записан мной из густых ветвей! К тому времени я уже уверенно встал на путь разоблачения их криминального межвидового брака. Оказалось, это не единственное их преступление. Попка не дурак – и вы не будьте дураками! Послушайте!

Несколько секунд из Попкиного клюва доносится только ритмичный клёкот перемотки. Затем раздаётся взволнованный голос Безвольной Лапки:

– «Он опасен. Он способен нас уничтожить. Этот попугай идёт по нашему следу. Суёт свой мерзкий клюв в нашу жизнь!»

Её голос сменяется увещеваниями Рики:

– «Успокойся, милая. Он дурак. Он не доклюётся до правды». – «Нет, он близок. Он страшно близок. Попугай в одном шаге от разгадки. Он всем расскажет! Я должна оказаться отсюда подальше! Я хочу в Дальний Лес!» – «Дорогая, нас слишком много. Мы с тобой плюс шестеро детей. Мы не сможем всех вывезти в Дальний Лес». – «Я возьму с собой младшего. Дрожащего Хвоста. Ты же понимаешь, он родился уже после того, как мы с тобой… В общем, он под угрозой. По этим зверским законам он не имеет права на жизнь. Ну? Скажи что-нибудь!» – «Что я могу сказать, Безвольная Лапка?» – «Сам ты безвольный. Я способна на любое преступление, чтобы выбраться из Дальнего Редколесья и увезти младшего».

В горле корреспондента раздался сухой щелчок, сизая плёнка сморщилась и втянулась в верхние веки – как будто его глаза были тёмными окнами, в которых резко вздёрнули жалюзи. Попка с победным видом оглядел притихшую публику:

– «На любое преступление»! Ну? Теперь вы поняли, кто у нас фальшивококошник?

Попугай может сколько угодно врать, лицемерить и изворачиваться, но когда он включает запись – это другое. Это точная фиксация звуков. В ходе записи и воспроизведения попугай является лишь прибором. Ложь в такой ситуации невозможна. Его записи – правда.

Тем не менее, как каракалу полиции, мне нужно кое-что уточнить:

– Не могли бы вы перемотать на начало последнюю запись?

– Вы надеетесь меня подловить, каракал полиции? Попка не дурак. Его не подловишь. Это подлинная запись, при повторном включении она будет звучать точно так же.

Он, напыжившись, перематывает запись обратно:

– «Он опасен. Он способен нас уничтожить. Этот попугай идёт по нашему следу. Суёт свой мерзкий клюв в нашу жизнь!» – «Успокойся, милая. Он дурак. Он не доклюётся до правды».

– Всё, достаточно.

Попка со щелчком выключает запись:

– Как видите, не дурак: доклевался.

Он звонит в колокольчик. Толпа с восторгом ждёт, что он скажет.

– А теперь, уважаемые подписчики, вы должны узнать правду ещё об одной самке. О полиции… каракале!

Я не делала ничего незаконного, я не выдавала себя за каракала, будучи сусликом, я честно выполняла свой долг – но от этих его слов мне всё равно немного не по себе, и шерсть у меня на загривке и вдоль позвоночника становится дыбом.

Жестом фокусника Попка вытягивает из-под сухой баобабовой коры свёрнутый в рулончик пальмовый лист. Я мгновенно узнаю этот лист – он из той самой стопки, которая исчезла в песках саванны. Мои записи. Значит, вот кто их отыскал. Наш жёлтый корреспондент.

– В распоряжение редакции «Попугайской правды» попал дневник этой самки. Я прочту вам короткий фрагмент, говорящий сам за себя: «“Пожалуйста, не надо, полиции каракал! – пищит мне отец семейства, сурикат Рики. – Не надо их арестовывать и отдавать львам! Я понимаю, что вы теперь работаете на львов, но, умоляю, дайте моей жене и детёнышу улететь!” Рики думает, раз я из полиции, значит, сдам сурикатов властям. Но я не такая. “Я – вольная кошка саванны. Как полиции каракал, я ни на кого не работаю. И в то же время работаю на всех сразу. Конечно, они могут лететь”».

Попугай обводит взглядом толпу. Он жаждет мести – за то, что я отказалась его сделать своим напарником. Его щёчки алеют. Его хохолок переливается в лучах солнца. Его крылья раскинуты:

– Звери саванны! Братья и сёстры! Как вы видите, эта самка, пользуясь положением каракала полиции и получая за это зарплату, помогла сбежать преступному суслику! То есть преступной суслице! Типа она добренькая. Конечно, легко быть хорошей за чужие кокоши! Нам нужна такая полиция?

Стадо отвечает ему дружным рёвом:

– Не-е-е-ет!

В этом рёве я различаю единственное, но отчётливое и искреннее «да!». Это голос Гепа. Он выходит из толпы и становится рядом со мной.

– А раз нам не нужна такая полиция, – разоряется попугай, – кому мы будем на неё жаловаться?