Темные инстинкты

Чара Онакона (что в переводе означает Белая сова) вошла в кабинет Эрла как раз в тот момент, когда ее суженный с гримасой гнева, которой позавидовал бы, пожалуй, разъярённый тигр, поднял над головой компьютерный монитор, дабы обрушить его в гневе прямо на задолбанную клавиатуру. Эрл (каким-то чудом) увидел открывающуюся дверь и сразу же наткнулся на взгляд Чары. Онакона — Белая Сова — темно-голубыми глазами Чары смотрела на Эрла, который теперь выглядел скорее глупо, чем грозно. Чара в такие вот моменты действительно походила на хищную птицу. И даже висевшая в ее руке плетеная летняя корзина для пикников с легкими закусками и вином ну вот ни капельки не сглаживали ее образ. Нахохлившаяся, но не взъерошенная, она всем видом давала понять, что не боится, а изучает Эрла.

− Нам следует поговорить об этом, — сказала она и затем просто вышла из офиса. Эрл, опуская монитор надеялся, что Чара поехала к ним домой, а не куда-то еще.

Через несколько часов он с облегчением застал Чару дома, в гостиной, с зажжённым камином, хотя на улице даже в поздний час было тепло. Она сидела, не обращая на него внимания, смотрела в огонь, а тот в свою очередь четко отражался в ее глазах словно в зеркале. В этот момент Эрл испытал не только облегчение, но и страх. Всю дорогу домой он размышлял, сможет ли после очередного приступа гнева обнять Чару? Будет ли у него возможность целовать ее в ее тонкие и нежные губы? Будет ли она так же смеяться вместе с ним смотря комедийную передачу и очаровывать по ночам? Будет ли у него шанс задать один из главных вопросов в жизни и услышать «да» в ответ? Эти вопросы вспыхивали в голове словно кометы в ночном небе, оставляя после себя лишь расплывчатые намеки на еще не услышанные ответы.

Сейчас она была дома. А в следующий раз? Он тихо, почти робко вошел в гостиную, а танцующий отблеск огня в ее глазах заставляли подрагивать его руки. В первые не от гнева.

− Сядь. − Велела она, коротким жестом указывая на кресло, напротив. Эрл сглотнув подчинился. С едва судорожным выдохом он мягко сел в кресло. Его тут же обдало жаром камина, но он не осмеливался говорить. Такой Чару он еще не видел. Жесткой, собранной и какой-то отстраненной, будто это вовсе и не сама Чара. Он знал, в людях таится множество темноты, и она не пуста; она обитаема. Как и он сам, когда гнев завладевает им, Эрл не помнит и не узнаёт сам себя. Так и Чара казалась сейчас незнакомкой. Огонь из камина желто-красным светом подчеркивал ее прямые скулы, жесткость губ, щур непривычно колких глаз. Перед ни сидела не та Чара — легкая, прямая, добрая; это была Чара — внучка вождя племени Чероки, жесткая, непоколебимая и мудрая.

Она смотрела на Эрла не моргая. Пристально, изучая сидящего перед собой мужчину так, словно ни разу не видела все эти два с половиной года.

− Я Чара Онакона, внучка вождя племени, выбрала тебя, Эрл Уитакер, разделить со мной прекрасный путь жизни в этом мире. Я Чара — имя мое Белая Сова — вижу не зримое для тех, кто не посвящен в тайны ночи, луны и леса. И я говорю тебе, Эрл Уитакер — твой дух несет в себе частицу Иктоми — злобного духа гнева. Тут бы Эрлу испытать неловкость или смущение: такого поведения за Чарой не водилось. Да и воспринимать в серьез басни о духах против его прагматичности. И даже как-то не современно. Короче говоря, не в его это духе. Да только холодность глаз Чары, да твердость голоса как-то не располагали к спорам или насмешкам.

− Иктоми, − продолжала Чара, − древний злобных дух гнева, из-за которого люди даже идут на убийства друг друга* (индейцы Северной Америки свято верили, что войны и раздоры случаются между людьми благодаря ненависти к ним сверхъестественного существа по имени Иктоми). Он разжигает в людях ненависть, опаляющая сила которой горячит даже самых стойких и хладнокровных воинов. Эта ненависть ослепляет не только глаза, сам рассудок раскаляется до слепящей белизны самого жаркого огня.

Эрл слушал не свою Чару, ощущая, как по спине текут капли пота. Его чуть знобило. Слова Чары попадали в самую точку — он действительно словно бы отключался от всего, разрушая вокруг себя все, до чего мог дотянуться. И не всегда мог потом вспомнить, как швырял стол или ломал дверь кабинета. Как орал на таксиста, перепутавшего соседние дома и рвал не получившиеся отчеты, на которые он тратил значительное количество времени.

Он ощущал лишь жар и гнев. Каждая такая бурная вспышка начинается с темноты. Все словно бы уносится на сотни километров.

Он ощущает, как эта темнота закипает и разрывается вспышкой гнева. И удержать ее не реально никогда. И потому Эрл не смеялся. Не отмахивался от Чары. От ее слов о духах и обрядах.

− Иктоми никогда не покидают дух тех, кого они пленили. Она посмотрела на него сейчас так, как смотрит всегда, когда застает его за приступом гнева: сощурившись, изучая, разглядывая (но не самого Эрла), смотрит как будто внутрь него.