Темные инстинкты

− Детектив! Я требую…− Робинсон перебил Симонса, но к удивлению адвоката, Робинсона перебил Эдвард.

− Пусть он договорит, Говард.

− Возможно, психоаналитики обладают крепкими нервами и выдержкой. Не сомневаюсь, в вашем деле это немало важно. Безразличный взгляд на расчлененные тела людей; рассказ, который не просто основан на реальных событиях, а сложился именно из этих самых событий не произвел на вас сильного впечатления. Но вот фото Бена Грэма не оставила вас равнодушным.

− Не понимаю, о чем вы говорите детектив. Я не знаю Бена Грэма.

− Тогда очень странно, что вы смотрели на мертвое лицо Бена Грэма грустным взглядом. Глазами полными скорби, которую можно увидеть на похоронах, когда прощаешься с близким другом. Такими глазами вы смотрели на фото.

Спустя пару секунд молчания Робинсон, наконец, вывел Эдварда из полицейского участка.

4

С чего все началось. Последнее письмо Бена Грэма.

Когда они вышли на улицу, снег валил с такой силой, что не успевал таять, падая на мокрый асфальт. Усилившийся ветер походил на злую собачонку: кусался не больно, но жутко противно. Кутаясь в высокие воротники своих пальто, Эдвард и Робинсон быстро шли к стоянке возле участка.

− Спасибо, Говард! Ты сделал все как надо! — Сказал Эдвард, когда они подошли к машине адвоката.

− Надеюсь, что так! Знаешь, довольно трудно быть убедительным, когда сам не в курсе всех деталей. Сейчас помогла только моя репутация, и как я понял отсутствие у полиции прямых улик.

− Ты просто зверь адвокатуры и уголовно практики дружище! — Однако Робинсон даже не улыбнулся. Он требовательно смотрел на Эдварда. Адвокату нужны были пояснения.

− Я все расскажу тебе, как и обещал, если дело дойдет до суда. Обещаю. Но до тех пор тебе придется поверить мне на слово. Я не влипал ни в какие передряги. И все, что я делаю сейчас, не ради того, чтобы прикрыть свою задницу. Все ради хорошего человека, которому волею судьбы пришлось переживать страшные, нечеловеческие мучения. Ради него я пойду до конца!

Говард Робинсон стоял возле своей дорогой машины, и казалось, не замечал холодного ветра и мокрого снега, что сыпал на его дорогую стрижку.

− Садись. Я отвезу тебя домой, — сказал Говард открывая дверь.

− Только если не будешь лезть с расспросами.

− Обещаю. Но. Ты обещал, Эдвард. Иначе я не смогу тебя защищать.

− Не думаю, что дело дойдет до суда; но как я понял, этот Уайт своего не упустит?

− Уайту через два года на пенсию! Думаю, Симонс сумеет убедить напарника не шибко напирать на тебя. Все, садись! Иначе мы оба простынем.

Эдвард забрался в машину.

Говард отвез доктора домой, и по пути они разговаривали о всякой предпраздничной всячине. Быстро попрощавшись и дав обещание Говарду приехать к нему в начале Января, Эдвард быстро дошел до входной двери и спрятался в уютном тепле своего дома.

Странно оставаться в одиночку в доме в преддверии праздника. Доктор Мак-Дугал знал, что одинокие люди в эти дни чувствуют себя во много хуже, чем в любое другое время года. Их одиночество подобно острому шипу впивающимся в разум, нанося непоправимые раны в их жизни. Сейчас его дом был пуст, как давно вскрытая банка консервов. Однако сейчас пустота эта была ему необходима.

Переодевшись в домашний халат, Эдвард растопил камин в большой комнате, налили себе коньяка и перед тем, как усесться на мягкий диванчик напротив огня сходил в кабинет и взял распечатанные листки бумаги — последний привет его друга.

Прочитав письмо в первый раз, он почувствовал печаль. Грусть. И, наверное, даже отчаяние. Он больше не в силах был помочь Бену. И хотя такой исход был очевидным (а иначе, и быть не могло; он хорошо изучил Бена за эти два с половиной года), доктор все равно не хотел до конца верить в такой исход. Он так же понимал, что оставлять письмо нельзя. Эдвард Мак-Дугал не был сентиментальным человеком; но эти строчки являлись последними обрывками памяти о Бене. Он сохранил эти строчки, зная, что вернется к их прочтению. Но вспоминая поведение Уайта и профессорский взгляд детектива Симонса, он понял, что письмо представляет собой серьезную опасность. Не только ему. Оно угрожало его жене Мириам. Их планам на детей и его карьере, которая год от года шла вверх. На этих листках хранилась память о его друге, и их, пусть и коротком, но совместном прошлом. Но в тоже время, послание несло в себе угрозу его настоящему и будущему. Его семье.

И потому он был рад, что сейчас может спокойно сесть на диван, вытянуть ноги к огню и вдумчиво, в последний раз перечитать слова друга ни на что, не отвлекаясь. После он отправит листки в камин, тем самым кремировав единственное, что связывает его с Беном Грэмом.

«Здравствуй дорогой Друг!