Темные воды

Но тут же, как всегда при мысли о детях, он почувствовал мгновенный укол боли, вспомнив маленького Гришу, которого никогда не видел, а заодно и Верочку с Николаем. Усилием воли он подавил приступ отчаянного стыда и отвращения к себе, встал и бесцельно походил по квартире, рассеянно съел на кухне пару печений, выпил залпом остывший чай и вернулся в свою комнату, мимоходом прислушавшись к неясному бормотанию за Лизиной дверью: молится! Он вздохнул: «Бог… Бог-то, может, и есть… Только веры в него нету». Пожалуй, никогда и не бывало. Рядом с глубоко верующей матушкой и отчимом-безбожником Сергей с Ольгой выросли совершенными агностиками. Простодушная религиозность Екатерины Леонтьевны была так же далека от них, как материалистические взгляды Валентина Георгиевича: брат с сестрой всегда знали, что существует Нечто, стоящее за повседневной обыденностью, вернее – над ней. Нечто непостижимое и могущественное, наделившее их особой силой и интуицией. Именно оттуда они черпали энергию жизни. И хотя Сергей видел, что в лагере лучше выживали люди верующие, и даже знал некоторых, именно в лагере обретших веру, он понимал, что спасаются они именно своей верой, а не ответным участием Бога, который, казалось, навсегда отвернул свое лицо от их грешного мира. Сергей верил только в себя, в свой собственный путь к тому, что люди называют Богом. И путь этот пролегал не по дороге слепой веры.

Впрочем, он предпочитал не задумываться на подобные темы: веры в душе не было, а силой разума постигнуть эту тайну невозможно – что толку зря напрягаться? Могут ли живущие в воде рыбы понять устройство наземной жизни? Способны ли муравьи, на чей муравейник наступила нога случайного прохожего, верно оценить происходящее? Да они и не подозревают о существовании людей, принимая их за стихийные бедствия! Вот таким муравьем Сергей себя и чувствовал. Хотя нет, скорее летучей рыбой, которая на краткий миг выпрыгивает из воды: воздух обжигает глотку, солнце сушит тело и слепит глаза, но ты летишь! И даже что-то видишь не привычным к такой разреженной среде зрением.

Стоя в своей комнате у окна и рассеянно глядя на тающую в синеватых московских сумерках улицу, он так же рассеянно думал обо всем и ни о чем: о никак не дающемся тексте романа; о курсе лекций, который надо бы еще немного усовершенствовать, ведь первое занятие уже скоро; о матери и сестре, о Лизе, такой правильной и строгой, что порой рядом с ней становилось как-то зябко. Душа его тосковала по чему-то неопределенному, неясному, никогда ранее не испытанному… Может, по любви? Разговор с Лизой неприятно поразил Сергея еще и потому, что до сих пор он никогда не испытывал ничего похожего на любовь. Он прекрасно узнавал это чувство в других, особенно направленное на него, но сам никогда не страдал ни из-за одной женщины. Да ему ни одна и не отказала! Вот только Лиза. Впрочем, все его донжуанские подвиги остались в довоенном прошлом…

Да, никогда Сергей не верил, что способен пережить то, что выпало на долю его сестры – и так трагически окончилось. Хотя наблюдал все собственными глазами. Разве забудешь тот день, когда Ольга разбудила его, заявившись домой в четыре утра после того, как всю ночь провела с Черным Лисом! Нет, ничего такого между ними еще не случилось – просто гуляли, обойдя чуть не все Садовое кольцо. Гуляли, разговаривали и целовались. Сергей, слушая излияния сестры, никак не мог осознать происходящее:

– Не понимаю… Ты же только сегодня впервые его увидела!

– Это любовь с первого взгляда! Как удар молнии! Сережа, это мой человек. Мой! У нас такое совпадение, ты не представляешь! Я с ним говорю как с тобой, он все, все понимает! И даже без слов!

Сергей задумался и потом некоторое время внимательно приглядывался к своим женщинам, пытаясь определить, не его ли это человек. Но Ольга посмеялась над братом:

– Да ты сразу поймешь, с первого взгляда, твоя это женщина или нет! Если уж обычные люди это чувствуют, нам сам бог велел. Просто жди своего удара молнии, и все.

Но он так и не дождался.

Пока Сергей предавался тоскливым размышлениям о не случившейся с ним любви, у другого московского окна, распахнутого настежь, стояла девушка, юная и влюбленная, и смотрела как раз в сторону Сивцева Вражка. Она была влюблена не в кого-то определенного, нет – в саму жизнь! Столько радостного нетерпения, неясных надежд и смутных ожиданий жило в ее душе, что девушка словно светилась, озаряя и окружающих своей юностью. И красотой, которую она вполне сознавала. Был уже и молодой человек, трепетавший и робевший перед кокетливой и упрямой красоткой. Впрочем, всерьез его не принимали.