Матрац прогнулся. Обнаженный Ордерион забрался на него и навис над Рубин. Он смотрел на ее лицо. Рассматривал, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, будто примерялся перед тем, как опустить глаза и начать исследовать все остальное.
– Моя дева, прекрасней тебя повелительницы силы не существует. – Ордерион улыбнулся.
Ласково, заботливо, без насмешки. Рубин сжала губы и опустила глаза.
– Присмотрись получше: вдруг ты ошибся? – тихо сказала она.
– Разве я могу ошибаться, когда речь идет о тебе?
Его пальцы коснулись ткани платья на плечах и потянули вниз вместе с нательной рубахой. Еще чуть-чуть, и грудь окажется на воле, слишком часто вздымаясь в пылу волнения и страсти.
Ордерион мягко повернул Рубин на бок и начал расстегивать мелкие пуговицы на спине. Неспешно, ритмично, будто отсчитывал секунды до боя часов. Десять, девять… три, две, одна. Он все ниже стягивал ее платье и рубашку, освобождая руки и грудь. Ткань скользила по коже, подчиняясь движениям его пальцев, и Рубин закрыла глаза, отдаваясь во власть их воли. Рывок. Ее час пробил.
Она все еще лежала на боку, уставившись в одну точку – завиток на резной спинке кровати. Будто здесь и не здесь одновременно. Красивая и уродливая в один и тот же момент. Дева с даром, спасающим жизни, и повелитель, утративший контроль над собой.
– Посмотри на меня, – попросил Ордерион, аккуратно поворачивая ее на спину.
Рубин медленно перевела взгляд на него.
– Что ты чувствуешь? – спросил Ордерион, касаясь рубцов на ее животе.
– Нежность, – ответила она.
– Дева моя, я люблю тебя, – произнес он, глядя ей в глаза, и Рубин не выдержала.
Она зарыдала.
Когда-то видеть прекрасное тело в отражении было чем-то само собой разумеющимся. Рожденная красивой, Рубин с жалостью взирала на тех, кому этот подарок богов не достался. Оттого при первой встрече с Хейди у Рубин возник вопрос: почему принц Галлахер женился на этой деве? Беда в том, что Рубин нравилось быть красавицей. Но когда красота ушла… Поначалу это не слишком ее опечалило. Все-таки она выжила и выбралась из воды, что вновь и вновь уносила ее жизнь… Рубин спасла Хейди. Рубин знала, что нужно и дальше бороться за жизнь. Не было времени скорбеть по утраченной красоте. А потом она узрела в ручейке свое новое отражение, и внутри что-то оборвалось. Пути назад не осталось.
Ордерион сам сказал, что излечить целителя после выброса маны способен лишь другой целитель. Но разве можно отнять у кого-то даже часть жизни ради того, чтобы вернуть себе прежний облик? Рубин никогда бы на такое не пошла. Одно дело спасти Хейди самой, добровольно, и совсем другое – искать способ вернуть себе… красоту.
И ведь Рубин отказалась от идеи найти Ордериона не только потому, что тот снова мог запереть ее в Белом замке. Ди была права, когда сказала, что дело во внешности… Теперь, лежа обнаженной перед Ордерионом, перед ее принцем, который вернул себе утраченный облик, она чувствовала себя еще более страшным созданием, чем несколько мгновений назад.
Мягкие мужские губы прикоснулись к ее щеке. Ордерион собирал с нее слезы, тонкой пленкой разнося их по рубцам, убегающим на шею. «Любят не только за красоту, – повторял внутренний голос. – Уж кому, как не тебе, об этом знать?» – «А за что еще?» – спросила она саму себя. – «За то, кто мы есть», – ответил голос и замолчал.
Мягкие губы Ордериона исследовали путь от шеи к надплечью, истерзанному метками силы. Словно жгуты, рубцы сковывали все ее тело, не позволяя вырваться из пут маны и отказаться от ее даров. Но принц как будто не замечал их. Он прокладывал по этим жгутам новые любовные пути, бережно касаясь кожи и стелясь над ней дымкой нежности.
Страсть другая. Она ярко вспыхивает и постоянно жжется, уводя за собой в сторону плотского наслаждения. Но сейчас в его ласке не было ничего обжигающего. Казалось, Ордерион позволил им двоим ненадолго остыть, дабы рассмотреть, что скрывал за собой пожар их отношений.
Рубин распахнула глаза, повернув голову к Ордериону, что уже целовал кончики ее обугленных пальцев.
– Тебе не претит их касаться? – спросила Рубин, не таясь.
– А тебе не претят прикосновения холодного камня? – Он прижал ее черную ладонь к своей щеке и накрыл своей каменной рукой.
– Нет, она же твоя, – ответила Рубин, глядя в его темно-карие глаза.
– Тогда почему считаешь, что может быть неприятно мне?
Рубин промолчала.
– Я вижу тебя настоящую, моя принцесса. – Он тяжело вздохнул. – И мне грустно, что под этой маской ты больше не видишь себя. Я долго жил с теми же страхами. Ты помогла мне их побороть, а теперь я хочу помочь тебе. Для меня ты – самое прекрасное создание, что существует в нашем мире. Ты была им и навсегда останешься. Мне неведомо будущее и то, найдем ли мы способ вернуть тебе прежний облик. Но я не желаю, чтобы ты зависела от него. Не становись рабыней своего отражения: ты слишком мудра для такой уязвимости.
– Это тяжело. – Рубин поджала губы, силясь снова не заплакать.
– Кому, как не мне об этом знать? – Ордерион отпустил ее руку и коснулся живота каменными пальцами.