Тень и Коготь

Воняло внутри гораздо сильнее, чем я ожидал. Повсюду валялись обломки мебели, словно перед тем, как Барноха пришли замуровывать, он запер все шкафы и сундуки на замок, так что явившимся, дабы добраться до его имущества, пришлось ломать их. На колченогом столе я заметил растекшийся воск свечи, догоревшей до самого дерева. Идущие позади напирали, подталкивая меня дальше, но я, к собственному удивлению, этому воспротивился.

Вскоре из дальних комнат донесся топот – звук множества быстрых шагов; затем кто-то вскрикнул, а еще кто-то пронзительно, нечеловечески завизжал.

– Поймали! – крикнул кто-то за моей спиной.

Остальные загомонили, передавая новости тем, кто остался снаружи.

Из темноты выбежал толстячок, с виду – из мелких арендаторов, с факелом в одной руке и посохом в другой.

– С дороги! Назад, все назад! Дайте дорогу! Ведут!

Сам не знаю, что, кого я ожидал увидеть – возможно, некое невероятно грязное существо, обросшее космами спутанных сальных волос, однако из мрака навстречу мне шагнул сущий призрак. Высокого роста, Барнох оставался высок до сих пор, но страшно ссутулился, исхудал, а побледнел так, что, казалось, светился во мраке, будто гниющее дерево. Вдобавок он был безволос – безбород и плешив, как колено: ближе к вечеру те, кто стерег его, рассказали мне, что в заточении он обзавелся привычкой выщипывать из тела волосы. Но страшнее всего выглядели его глаза – навыкате, с виду незрячие, темные, подобно почерневшим, вспухшим, точно гнойник, губам. В тот миг, как он заговорил, я от него отвернулся, но сразу же понял, что голос принадлежит ему.

– Меня вызволят! – проскрежетал он. – Водал! Водал меня не оставит!

Вот когда я всей душой пожалел о собственном заточении! Голос Барноха вернул меня в те беспросветные дни, в дни неволи, проведенные мною в темницах под нашей родной Башней Матачинов. Тогда я тоже мечтал о том, что Водал придет мне на выручку, о революции, которая, покончив с упадком и скотством нашей эпохи, вознесет Урд к сиянию прежних культурных высот.

Однако спас меня вовсе не Водал со своим тайным воинством, но заступничество мастера Палемона – и, несомненно, Дротта с Рохом и еще парой друзей, убедивших братьев в том, что самочинно лишать меня жизни слишком опасно, а отдать под суд означает навлечь бесчестье на гильдию.

Ну а Барноха не спасет никто и ничто. Я – тот, кому следовало быть ему товарищем, – заклеймлю его каленым железом, изломаю на колесе, а напоследок отсеку ему голову. Разумеется, я старательно внушал себе, что он, вероятнее всего, просто позарился на деньги, но, стоило только об этом подумать, нечто металлическое (несомненно, стальной наконечник пилета) зазвенело о камень и отдалось в ушах моих звоном монеты, полученной от Водала, а после спрятанной в углублении под одной из плит пола того самого полуразрушенного мавзолея.

Порой, когда все внимание приковано к образам прошлого, наши глаза, оставленные без присмотра, приметив среди мешанины деталей некий отдельный предмет, видят его с такой ясностью, какой ни за что не достичь, сосредоточившись. Так вышло и со мной. Среди множества лиц, мелькавших снаружи, у дверного проема, я увидел одно – запрокинутое к небесам, озаренное солнцем лицо Агии.

III

Шатер балаганщика

Мгновение это застыло, будто и мы оба, и все вокруг изображено на полотне живописца. Запрокинутое лицо Агии, мои вытаращенные глаза – такими мы и остались в водовороте крестьян, среди их ярких одежд да вьюков на плечах. Затем я шевельнулся, и она тут же исчезла из виду. Я побежал бы за ней, если б мог, но, вынужденный проталкиваться сквозь толпу зевак у дверей, достиг того места, где видел ее, лишь спустя добрую сотню ударов сердца.

К этому времени она исчезла бесследно, а толпа бурлила, меняла облик, словно рассекаемая носом лодки вода. Выведенный из мрака на солнце, Барнох пронзительно закричал. Схватив за плечо какого-то местного шахтера, я проорал вопрос в самое его ухо, но нет, внимания на юную женщину, стоявшую рядом, он не обратил и, куда она могла скрыться, не имел никакого понятия. Пришлось мне присоединиться к толпе, двинувшейся следом за Барнохом, а убедившись, что среди зевак Агии нет, за неимением лучшего начать обход ярмарки – шатер за шатром, навес за навесом – и всюду расспрашивать о ней крестьянских жен, торгующих ароматными кардамонными пряниками, да разносчиц с лотками еще горячего жареного мяса.