Тень ивы

Ему помешало движение большой группы людей на входе – приближалось время торжественного открытия выставки, мелькнули фотовспышки, перед входящими суетились люди с видеокамерами, за которыми Жнец увидел Ничегова, почти не изменившегося, если не считать, что волосы и борода его стали однородно седыми. Он вошел в компании мужчин тоже по преимуществу почтенного возраста и одной женщины, державшей Ничегова под руку. Кати Румянцевой. Всю простоту, даже небрежность внешности мужчин этой группы возмещал вид этой женщины, возвышающейся над другими на полголовы и оттого заметной отовсюду. И это выглядело как объяснение: я живу по-своему, не от расцвета к увяданию, например, а от расцвета к еще большему расцвету. На платье темного, едва различимого ультрамаринового оттенка свободно лежали светлые волосы, поблескивающее ожерелье обхватывало открытую шею, а приветливая белозубая улыбка призывала никого не забывать, что это праздник.

Праздник, на который его не пригласили.

Пока Ничегов, поддерживаемый Катей под руку, отвечал на вопросы длинноволосого парня, державшего перед ним микрофон, Жнец, отвернувшись к экспозиции, попытался протиснуться к выходу, но уже у самых дверей Катя его заметила.

Он увидел краем глаза, что она помахала ему поднятой рукой с зажатой в ней сумочкой и, убедившись, что она смотрит именно на него, постарался выйти на улицу как можно быстрее.

Самое главное, чего ему хотелось бы избежать сейчас – это участия в этом замечательном празднике, наверное, даже семейном. И этому празднику аккомпанировать. Или что-то в этом празднике нарушить.

До ближайшего места остановки машин он решил добраться, перепрыгнув через довольно высокие гранитные перила крыльца, и, оказавшись на обочине улицы, услышал Катин голос:

– Костя.

Она стояла над ним и смотрела сверху, улыбаясь.

– Подожди. Я за тобой не угонюсь.

Он подошел к самому краю тротуара и стал останавливать машину – они двигались в широком потоке еле-еле.

– Костя! Грохот такой.. Ты меня слышишь?

– Слышу.

– Я сейчас прыгну к тебе.

– Э, нет, – он испугался, что она действительно будет перелезать через перила. И подошел к ней ближе.

– Я спущусь мигом, подожди, если не хочешь меня обидеть.

Он посматривал наверх, ожидая, что за нею появится и Егор, но Катя пришла быстро и одна. Часто дыша, она коротко взглянула на него, убедившись будто, что он – это он, взяла его за руку и потянула за собой.

– Куда мы идем?

– Куда-то, где можно поговорить. Я здесь своего голоса не слышу. Хочешь, вернемся на выставку. Там есть хорошее тихое место. Чаю выпьем. Или кофе.

Жнец остановился.

– Давай ты вернешься, – он, конечно, имел в виду, что ее отсутствие на выставке заметят, потом заметят его – будет совсем пошло.

Она поняла его по-своему и остановилась, вгляделась в его глаза и, не находя в них отчаяния, сообразного сказанным им словам, выдохнула.

– Это невозможно… Он вымолил меня у бога. Я ведь постриглась тогда, после того как ты… Ну, это неважно. Он нашел меня в Новом Афоне, в монастыре и принял епитимью – на восстановление храмовой церкви. Его настоятельница благословила. Но не я. Он был мне не нужен… Тогда. А потом господь мне его открыл. Это я про Ничегова.

– А я вот тебя слышу. И то, что ты мне сейчас сказала, я и так про тебя знал.

– И кто тебе мог рассказать?

– Я уже не помню.

– А как сюда попал?

– Случайно, – он улыбнулся.

В одном из рядов уличного потока оглушительно засигналил широкий белый автомобиль, в хромированной раме заднего окна возникла физиономия Тусега, который соединил в знак приветствия обе руки.

– Привет пламенный миру богемы! Я знаю-знаю, рукописи не горят, картины не стираются, художники не тонут. Я к вам присоединюсь через минуту, только водитель машину запаркует.

Стекло опустилось, автомобиль продолжал проталкиваться к повороту к галерее.

– Знакомый мужа, – поспешила объясниться Катя, – теперь точно надо куда-то исчезнуть, иначе привяжется.

Она снова потянула его за руку, увлекая в сторону виднеющейся колоннады библиотеки.

Костя поддался на ее призыв, и какое-то время они шли, глядя под ноги. Жнец чувствовал, как рука, придерживающая его, легко передает каждую подробность движения ее тела. Ее волосы, отлетая, касались то его губ, то лба, он видел, как на нее смотрят идущие навстречу люди, любовался ею, перехватывая их взгляды, но сам посмотреть на нее не решался.

И он понял почему: он не помнил ее!

Это еще одно будоражащее открытие, а первое состояло в том, что он и знать-то ее не знал. Это делало Катю особенно желанной и особенно недоступной.

– А как же твой Ничегов? Он тебя не потеряет?

Она склонялась к обобщенному пониманию в этот день.

– Он меня никогда не потеряет.

– Нет-нет, никогда, конечно. Я не про это! Ты, наверное, там нужна ему.

– Это его праздник. У меня здесь. Свой, – она быстро взглянула на него, – он никогда ни в чем не упрекнул меня.

Они, наконец, повернули за здание Манежа и пошли в сторону сада у кремлевской стены.

– А что, было за что, Катя?

– Сегодня есть за что.

Теперь она остановилась.