Тень ивы

Иконка Спаса 18 века под бронированным стеклом, размером с ладонь, которую Ничегов где-то нашел и отмыл, как полагал Костя. «Отреставрировал», как значилось в «сопроводиловке» на витрине, излишне подробной и занудной на вкус Жнеца. Еще святые лики, простые, как фотографии на паспорт, бронзовые фигурки Петра и Павла, мелкая пластика, в слое патины, округлые и неброские фигурки. «Тут поклонниц не жди, – рассудил Жнец, – это тебе не панно 26 на 8 метров с двумя сотнями вроде бы портретов – иллюстрация к телефонной книге! Или голые как бы Гоголь с как бы Пушкиным, пристроившиеся с двух сторон к как бы Лесе Украинке, – там люди бы стояли в очереди. «Жесть» – говорили бы про первое, «прикольно» – говорили бы про второе. Хотя и первое и второе – это то же самое, что делают Гоголь и Пушкин с Лесей, только тут вместо Леси – мозги народа, а вместо Пушкина – собственно модный автор».

В зальчике побольше, выгороженном в центре, народу уже побольше, тут и работы понятные – собственная живопись юбиляра, правда, тоже без претензий, ордам любителей «Брюллова наших дней» или русского Рене Магритта явно не сюда. Пейзаж, натюрморты с полевыми цветами, портреты – во всем умиротворение и спокойная сила. В цвете, в композиции, в выборе места, времени, освещения.

Были и новогорские пейзажи, и портрет дьякона Прокопия, которого помнил по монастырю Костя, много портретов стариков, старух. Он оглядел зал и понял, что про учеников был неправ: большинство посетителей как раз и были парни и девчонки возраста студентов, с той характерной особенностью в манере одеваться, в которой сразу узнаются студенты-художники: небрежно, просторно, просто.

Он не заметил Ничегова или кого-то еще, кого знал, но увидел ту, что искал: вся стена напротив была увешана работами, запечатлевшими Катю.

И от этих разных, но несомненно очень живых образов перехватило дыхание, и Жнец не сумел бы ответить – от радости или боли.

Во-первых, два чудесных портрета Кати с очень характерным поворотом головы и точнейшим по сути выражением лица, вмиг перенесли Жнеца в давнее новогорское лето.

Цепкости его взгляда вполне хватило, чтобы убедиться: эти портреты рассказывали про Катю то, чем она жила во времена, когда они были вместе.

Куда там его рисунку, который обнаружился вчера и который, к его стыду, он про себя признал и похожим, и стильным, и даже внутренне растаял от слов мамы, оценившей его рисовальный дар.

Он увидел горящие в окнах отражения заходящего солнца, лежащие на ее волосах, увидел, как она меняет движение реки прикосновением ноги, – волны, струящиеся вдоль берега, сменяются расходящимися кругами и приводят в движение ее лицо. Он увидел в портрете блестящие от дождя гранитные валуны у ворот монастыря, которые оттеняли хрупкость Кати всякий раз, когда она проходила мимо них. Он увидел доверчивость мира. И доверчивость Кати этому миру. Доверчивость от слова «вера». Портреты рассказали об открытости Кати каждому движению мира ей навстречу, без малейшего подозрения, что силы небесные или дела земные могут хоть в чем-то принести ей вред.

Он узнал про Катю то, чего, конечно, не знал, но что знал, оказывается, Ничегов. И только ли знал! Угрюмый и молчаливый Ничегов, из-за бородищи или по другому поводу казавшийся стариком еще тогда, любил Катю, и это только, пожалуй, и объясняло гениальность его портретов.

***

Но если и досадовал Жнец сейчас, стоя перед этими картинами, то не потому, конечно, что он был ее возлюбленным, а открылась-то она другому. Он понял – почему Егор Ничегов не хотел приглашать на выставку именно его. Портреты Кати – портреты близкого человека, сделанные близким человеком. И берег новогорской речушки Блиски, к которому плыл Жнец с таким вдохновением в своих тюремных снах, оказался теперь не песчаным откосом с гнездами ласточек и птичьим гомоном, а скользким гранитом холодной и пустынной набережной.

«Я уезжал все дальше, без оглядки, на мглистый берег юности моей», – припомнилось ему, – хотя стремился как раз обратно. С оглядкой. С пошлой попыткой вернуть невозвращаемое».

Обратно. Движение обратно – это всегда или убийственно, или спасительно.

Он заспешил к выходу, уже решив, куда ему пора отправиться. Досматривать выставку, со всех сторон очень убеждающую: любимая тобой девушка выбрала талантливого человека, занимающегося своим делом, – он не мог. То, что Катя – любимая, Жнец почувствовал именно теперь.