Тень ивы

Ему показалось, что отец Риты, Стасис, получив задание или грозный приказ от какого-то могущественного хозяина, приказал дочери быть нежным с Игорем. Приказ от Бога? Приказ на нежность?

Рита чуть раскачивала бедрами, она приглашала его прижатое тело к какому-то движению.

Это было похоже на Пиднеля – Роба Роя и его ослепительную партнершу.

Это было невыносимо. Потому что он не хотел чужого танца.

«She's the sun, she's the rain,

She's the master of the game»⁴, – вспомнились любимые стихи Риты.

Игорь освободился от руки Риты, прижимавшей его горячую ладонь к своей груди. Он отпрянул от ее спины, попятился, сел на стул.

И вот, когда все препятствия на пути их близости были посторонним образом устранены, оказалось, что они были не главными, эти препятствия. Он не мог не приходить, она не могла не ждать его, не радоваться ему, но какая-то безоглядность, существовавшая в их тяге друг к другу, пропала. Она, может быть, ждала решительности от него, он, наверное, большей открытости от нее.

Он попробовал сломать эту невидимую стену, когда уже закончились и занятия с репетитором, и их вступительные в университет, и первые месяцы учебы на запланированных факультетах – юридическом, филологическом, когда нештатным выходным днем 7 ноября они сидели у Риты дома.

Слушали музыку. Западные радио, вещавшие на СССР, традиционно заполняли дни советских праздников подобранными со вкусом музыкальными программами, «делали перфектно», как говорил Стасис. Что там играло тогда? «Forever young» Alphaville, «You came» Кim Wilde, «Who*s that girl» Madonna.

Помнится, надо же!

Игорь и Рита сидели на полу, устроив сиденье из кроватных подушек в расшитых крестом наволочках, низкое солнце ноября уложило на половицы яркие пятна с перекрестьями окон, в комнате было тепло, пахло недавно сваренным кофе, голоса Каспара и Агаты по временам слышались во дворе, родители до позднего вечера ушли в церковь.

Они только что наелись вкусных котлет, досыта, сколько хочешь – не такое уж частое удовольствие. Не в честь октябрьской революции, а в честь того, что накануне Стасис и Бирута принесли целый мешок парной свинины – Ритин отец был, да и остается большим мастером по забою свиней. Теперь допивали кофе, Игорь потянулся через Риту к ближней коробке-тумбочке, чтобы поставить чашку. Он случайно коснулся тыльной стороной ладони ее груди, тут же ощутил дух летнего тепла от ее близких волос и развернул ладонь, погладил грудь, прижался к ее губам своими.

Рита поспешно поднялась с пола.

– Бог с тобой, Игорь, напугал.

Она подошла к приемнику, сделала музыку громче.

– Бог со мной. А с тобой тоже?

Она промолчала, вглядываясь в зеленый глазок старомодного приемника.

– А когда он с тобой?

– Когда бывает кого-то жалко. Или когда стыдно за что-то, например, когда соврешь от страха. И это тебя мучает.

– Тогда он не со мной, Рита.

– С тобой. У тебя бывает так, что ты встречаешь что-то и тебе кажется, что это ты придумал?

– Например что?

– Ну, какие-то слова, не знаю, картины, музыку.

– Не знаю. Я только в одном случае думаю о Боге, Рит. Когда слышу музыку. Ты говоришь – стыдно… Бог – это не боль, это не наказание. Это что-то совсем другое. Мне кажется, это музыка. Ну, не всякая, конечно, не эта, из телевизора. Бог разговаривает через музыку с самого начала, с самых первых людей! Она растворена в воздухе, ее каждый может услышать, а слышит один. Один из тысячи, из тысяч! Бах ее слышит. Нет, ты подумай! Все все строят из жизни, из плоти. Строитель, он строит из камня, дерева, писатель, даже если абсолютно все придумал, он все равно строит из чего-то, что видел, что слышал или чувствовал. То же и совесть, Ритка, – это тоже только страх наказания. Тюрьмой, болью… И остается только… Ты подумай, ведь мелодия – она приходит какому-то человеку ниоткуда, избранному человеку. Кто-то или что-то позволили ему услышать.И вот этот кто-то и есть бог. В этом качестве его существование никто не оспорит.

Игорь встал с пола, и Рита повернулась к нему.

– А как же ноты? Ноты – это тоже знаки Бога?

– Нет, это уже земное. Это придумал кто-то совершенно земной. Как пастырь церкви, только не такой церкви, как та, куда ходят твои родители. Этот пастырь услышал музыку и решил, что надо, чтобы голос Бога услышали другие. И придумал ноты.

Рита подошла к нему и взяла его руки в свои.

– Тогда мне ясно, кто были апостолы и кто святые. Святые – это те, кто слышит этот голос. Это Моцарт, да, Алессандро Марчелло, Чурленис? Апостолы – те, кто придумал ноты, голоса инструментов.

Она поцеловала его руки. И это опять было не тем жестом, к которому он был готов. Он освободил свои руки. И посмотрел во двор.

– Да, – сказала Рита торопливо, – темнеет, надо ребят домой звать.

И в тот вечер, и дальше, пока Игорь не сделал Рите предложения выйти за него замуж, они тянулись друг к другу, но с такой размеренностью, какая обычно бывает у мужа и жены, проживших вместе не один десяток лет, когда страсть и нежность уже не являются самыми сильными двигателями сближения.