Тень ивы

Все тогда случилось нормально, их разгрузили, Нине и Ване предложили вернуться за их «зарплатой» в Бадахшан, посадили на поезд, снабдив сумкой с провиантом, но Нина, согласившись, безостановочно матерясь по адресу Аты и Селима, исчезла вместе с этой сумкой еще до отхода поезда, когда Ваня ушел покурить. Где она теперь, Нинка, везучая тетка, прыгунья в длину? Где-то добывает свою дозу?

А Ваня вернулся. Ата, как и обещал, отдал его часть вознаграждения – 5000 рублей СССР. Ваня помыкался с ними, пытаясь на что-то серьезное потратить, но получались глупости вроде походов в рестораны вместе с другими ребятами из детдома, где никто водки пить не хотел, а пирожные и десерт подавались невкусные. Единственное развлекло: заказы оркестру на любимые песни, да и то двое из них подрались, в честь кого будут играть «Белые розы», а в честь кого – «И снова седая ночь». В общем, выставили их оттуда, да еще и директору в интернат сообщили, так что и тамошним пацанам досталось, и Ваню директор пригрозил найти и снова сдать ментам.

Куда податься? К Селиму, ясен ясень, как тот и просчитал, – только дал мальчишке подержать деньги в руках, а через пару дней и остатки денег назад забрал, и самого Ваню в свою квартиру в Душанбе определил.

Он начал исполнение мечт широко: добыл Ване подержанный мотоцикл «Ява», «шлём» космического вида, от веса которого голова клонилась вбок, куртку из кожзама с надписью «ДМБ» и круглой сине-белой эмблемой баварского концерна во всю спину – два символа радости вместе, два в одном, как стали говорить позже в рекламе.

Первый выезд контролировал тоже лично Селим: куда жать, что крутить показал, купленные на Ванины же деньги права вручил, даже подтолкнул слегка. Хорошо, что заезд проходил на пустыре и разогнаться, а тем более столкнуться с кем-то или чем-то, кроме старой чинары, не пришлось, но этого хватило. Мотоцикл разбился так, что даже и не катился, когда они его попытались поставить в гараж. «Шлём», слетевший с Ваниной головы, лежал отдельно от мотоцикла и являл собой намек на то, как могла бы выглядеть его голова, случись скорость выше, а препятствие мощнее. С Селимом и в ресторане повеселились совсем иначе: он и шампанского наливал по полной, приглашал курить в открытую за столиком, и никто ничего не говорил. А музыкант подходил прямо к столику и играл и пел «Зачем так было резко тормозить», передавал каким-то двум девушкам шампанское и виноград от Селима и Ивана, и девушки махали им ладошками и улыбались. Селим привез Ване и проститутку, худую неопрятную тетку, похожую на их училку по географии настолько, что Ваня даже испугался, что интернат его снова накрыл.

Чего с ней делать, он не знал, тем более Селим оставил их наедине. Ваня после долгой паузы предложил покурить, на что проститутка – она представилась Кирой – сказала строго:

– Ты давай к делу.

Он все же закурил, она улыбнулась и села ему на колени. Ване стало тяжело и неудобно.

– Ну, как ты хочешь, испорченный мальчишка?

Через полчаса он понял – как он хочет. Прибыл Селим, посчитавший, что этого времени на свидание хватит за глаза.

– Ну, рассчитывайся с дамой, – улыбаясь предложил он Ване, протягивая ему заведенный для его денег бумажник.

Ваня потянулся к бумажнику, в котором и денег-то не считал, да и сколько надо отдать, не знал, – готов был от неловкости все отдать.

– Не надо денег, Селим, – поднимаясь с Ваниных колен, сказала Кира, – лучше подогрей, как обещал.

– Ладно, компания хорошая, все друг друга знают, люблю, когда так, честное слово! – радостно воскликнул Селим. – Иду на кухню готовить, кухня – для того, чтобы готовить.

Через пять минут явились не замеченные Ваней раньше три шприца с прозрачной жидкостью, жгут самого затрапезного вида, поданные Селимом на серебряном подносе.

Ване показалось неудобным интересоваться – что в «машинках», понимал и так. Уже и сам контейнером побыл, и видел других русских «мамок» и их «сынков» в Джуме, а то, что вмазывался вместе с Селимом, добавляло самоуважения.

Делал он инъекции как инструктор инструкторов по вмазыванию: сначала себе, чтобы снять порог недоверия к старшему, потом, быстро и легко, – гостям.

Пять миллиграммов прозрачной жидкости – и Ваня был отблагодарен за все тринадцать неполных лет своей горькой жизни. Уже тем же вечером он знал, на что потратит остатки своего заработка.

***