Тень ивы

Через пять минут он вдруг заметил у себя одышку, решил присесть на скамейке в том самом парке, у входа в который они со Снарядом подсадили Роксану. Вроде бы как судьба, проведя по одной ей ведомой кривой, пристроила Жнеца, оговоренного и ободранного, на скамейке с обратной стороны парадных ворот.

Чувствовал ли он обиду, которая так обжигала после того, как он прочитал Роксанино заявление? Нет. Это было естественной платой за острые моменты удовольствия. Или счастья?

Но вот ужас: ощущение краха почувствовал он. С чем-то расставался, о чем-то скорбел.

Ведь ничего не терялось – работа, дом, в конце концов, были и деньги, если уж представить, что что-то в жизни или переменится само, или нужно менять.

Он пошел дальше к дому, успел взмокнуть от пота под ярким солнцем, попасть под дождь и замерзнуть – так бывает в этих местах в сентябре, будто парад алле всех сезонов. А когда подходил к воротам, уловил запах подвяленной скошенной травы на газоне у дома и вздохнул глубоко, как не получалось очень давно.

Он увидел голубой «гольф», наполовину открытое водительское окно, где сверкал внимательный карий глаз его добровольного охранника. И решил подойти ближе. Старик на всякий случай закрыл окно.

– Здравствуйте.

– Я забыл, извините, как вас зовут.

– Кузьма Егорович Семиверстов.

– Да-да, Кузьма Егорович. Меня Костя зовут.

– Я знаю.

– Я вас хотел спросить: вы траву-то чем косили?

– А там у вас на заднем дворе открытый навес. Брал электрокосилку да косил.

– Спасибо.

– Не благодарите меня, пожалуйста, вы уже меня отблагодарили.

– У меня там электроплита стоит, вы почему ею-то не пользуетесь?

– Электричества много жрет. Это уж вы сами пользуйтесь.

– Ну-ну. Холода наступают, Кузьма Егорович.

Владелец «гольфа» спустил стекло на окне, полагая, что неприятная тема закрыта и беседа переходит в светскую часть.

– Погода по мне. Только нога ноет к ненастью. Коленка.

– Вот и я о том же. Пора под крышу перебираться.

– Так некуда. Я, смею вам напомнить, гражданин архитектор, лишен вами своего родного дома.

– Живите в моем. У меня, напомню, оба этажа с отдельным выходом, кухней, туалетом. Выбирайте любой.

– Ваш – это ваш. Моего нет. Поэтому мой родной дом – это мой родной город.

– Ну, хорошо, скажите, что я мог бы сделать, чтобы вы бросили эту вашу дурацкую демонстрацию?

– Вот видите, вы считаете ее дурацкой! О чем тогда вы меня спрашиваете?

Семиверстов снова закрыл окно и включил радио на полную громкость.

Жнец побрел к своему дому, открыл дверь ключом и пошел в ванную. Он старался не фиксироваться на предметах обстановки, которые будто бы сменили хозяина, предали его лично, раскрыв все свои подробности производившим обыск. То же и с ванной, и бритвой, и пеной, и шампунем, – все, о чем мечталось неделями, теперь не приносило ожидаемого удовольствия.

Второй острый момент отторжения привычная ему жизнь продемонстрировала, когда он с большой кружкой чая открыл компьютер и стал просматривать электронную почту. Во-первых, против ожидания, писем было не очень много, во-вторых, значительную их часть составляли уведомления о прекращении договоров на заказы, претензии по неисполнению сроков разработки проектов и прочие уведомления, которые указывали, что по поводу имеющейся работы он успокоил себя рано. А во-вторых, Жнец, считавший себя если не душой общества, то, по крайней мере, его рукой, обнаружил, что писем от обеспокоенных его отсутствием друзей и подруг нет. Ладно, большинство знало о его заключении, но и в этом случае было бы уместно послать на служебный ящик вопрос о том, нужна ли помощь. Ведь, оказался бы за решеткой, к примеру, Нарядов, Жнец бы попробовал помочь.

Следователь Гарпунов уже говорил ему, что заступников и покровителей, как он мог предположить, у Жнеца не оказалось – тогда речь шла о подтверждении его алиби. Секретарша его бюро Лиза Федулова сообщала в ежедневном коротком рапорте, что по служебным поводам к нему обращались: в первый день – 39 (перечислены), во второй день – 52, в третий день – 11, далее – 8, 3, 0, 0, по неслужебным и личным поводам его не спрашивали ни разу.

Чего же он искал? Письма от Роксаны с объяснением, что она решила отомстить ему за то, что он не смог сделать того, о чем она просила? Нет, этот жанр совершенно не ее. Но, может быть, ему стало бы легче, если бы он нашел послание с одним словом – «прости»?

Он подумал, что именно так и должна была прерваться их связь: резким болевым приемом, который исключал бы продолжение в будущем, даже какие-то контакты вообще. Это по-роксаниному, и даже если только это было основанием для ее заявления в полицию, всех этих подбрасываний пистолета, клеветы на него, это многое объясняет. Хотя не оправдывает.

Впрочем, одно личное послание в своей электронной почте он обнаружил. И – подумать только – от Тусега, с сокращением в адресе отправки, указывающим на то, что Тусег по-прежнему трудится в банковской сфере.