Тень жары

В этом друг моего детства, пожалуй, прав – такова примета сегодняшнего жанра, и ничего с этим невозможно поделать, ничего.

– А потом... Жизнь – суровая штука. Мысль банальная, но ее приходится повторять. Я вряд ли смог бы им помочь, – он вертел коньячный бокал в пальцах; я обратил внимание, что он не выпил.

– Ты чокнулся, но не пригубил... Дурная примета, поверь.

Он посмотрел на стенные часы.

– Дела. Это Вы можете себе позволить лакать среди бела дня. Я–не могу!  – он поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.

Я остался на своем месте, облокотившись на полированный стол для заседаний.

– Есть еще одно маленькое обстоятельство.

– Ну же!  – торопил Катерпиллер, поглядывая на часы.  – У тебя еще полминуты.

– Этот наш персонаж...  – я совершенно не обращал внимания на его понукания.  – Тот, кого я с твоей подачи – сочинял. И почти сочинил, кстати!.. Так вот он – он ведь не из нашего с тобой домашнего театра. Это тебе в голову не приходило? Он реален. Он вышибает твоих сотрудников из патронташа – одного за другим, одного за другим. Он реален. И когда-нибудь он придет к тебе.

Катерпиллер сочно захохотал.

– Пускай!..  – Он отсмеялся, глаза его сделались злыми.  – Я его сотру в порошок. Раздавлю. Если где-нибудь встретишь этого придурка, ты уж ему объясни популярно... А потом пусть суется ко мне на здоровье – если жизнь не дорога.

Я поднялся, направился к выходу. Взялся за медную дверную ручку, но меня догнал его голос:

– Эй! Ты кое-что забыл!

Я вздохнул, сунул руки в карманы, обернулся, прислонился спиной к двери.

Катерпиллер подошел почти вплотную.

– А ну-ка... Попрыгай!

Будь у меня время и желание, я бы объяснил ему, что с ролью он справляется плохо; эту реплику нельзя выкрикивать тоном уездного трагика и нельзя сопровождать ее театральной жестикуляцией – выглядит опереточно.

– Прыгай, сука!

Я усмехнулся, слегка расслабил колени, полуприсел, прижал локоть к животу, а кулак выставил ему навстречу. И слегка повел кулаком – вправо-влево, вправо-влево:

– Выкуси!

2

В приемной, откуда исчезли молодые люди, сразу стало легче дышать.

– Жаль!  – сказал я, озираясь.  – Кажется, меня собирались торжественно встречать с оркестром.

Лена смотрела на меня исподлобья.

– Ты когда-нибудь нарвешься... Едва уже не нарвался.

– Я позвоню?

Она подвинула телефон к краю стола.

Я набрал номер Бэллы. Я хотел ей сказать, что если мировая революция в состоянии подождать до завтра, то я приеду. Я накрою замечательный стол, и мы поужинаем – очень вкусно, очень сытно, очень красиво и от души... По счастью, Бэлла оказалась дома.

Выслушав мои предложения, она спросила:

– У тебя завелись деньжата?

– Ага, завелись. Их надо с толком потратить.

На том конце провода возникла неловкая пустота, эта пустота мне не нравилась.

– Слушай... Вообще-то я решила бросить пить. Ну, да не в этом дело...  – она наконец преодолела свою неловкость.  – Может, не сегодня, а?

– Опять, значит, счастливый соперник?.. Ладно, извини. Слава – хороший парень. Поклон ему.

– Да,  – ответила Бэлла после короткого молчания.  – Он хороший парень.

– Значит, в другой раз?

– Давай в другой. Обязательно.

– А как мировая революция?

– Да ну ее в задницу!  – сочно, от души выкрикнула Бэлла, и я совершенно успокоился – я узнавал прежнюю Бэлку, но мне было немного грустно, что она влюбилась.

Я позвонил домой и сказал Музыке, что у нас сегодня будет хороший ужин. Я выиграл деньги в моментальную лотерею, и нужно их вложить в дело.

Потом заехал к метро, укомплектовал наш коммунальный арсенал приличным боезапасом.

Музыка слонялся по квартире, с интервалом в пятнадцать минут он заглядывал ко мне в комнату.

– Еще не время. Ужин так ужин. Поставим приборы на крахмальную скатерть. Я купил утку, запечем ее с яблоками. Что мы, не люди?

Музыка соглашался: так-то оно так, но хорошо бы приступить.

Утка уже свила гнездо в духовке, уже протягивался по дому пикантный аромат, скатерть легла на стол, огурцы ныряли в мутноватом рассоле, маринованый чеснок лоснился, мелко наструганное сало млело, сыр потел. Музыка томился – и тут раздался телефонный звонок.

Звонила Ленка.

Он нашелся. Кто он? Да Игорь же! Да, километрах в ста от Москвы. Вышел на дорогу, его подобрали.

– С ним все то же? Сдвиг по фазе? Выпадение памяти?

Она сказала: да нет, он в порядке. В трезвом уме и здравой памяти. У него вывихнута нога, но это не смертельно. Куда как неприятней, что ему вкатывают полный противостолбнячный курс инъекций.

Что-то я не припомню, чтобы вывихи лечили противостолбнячной инъекцией.

– Он немного покусан...

– Покусан?

– Ну да.

– Собаки? Волки? Лисицы?

Она помолчала. Нет, не собаки – крысы.

– Что-что?!

– Его покусали. Крысы покусали.

– Ты ничего не перепутала, нет?.. Давай адрес. Что? Какой адрес? Да Игоря же, Игоря!

Музыка в мое отсутствие успел приложиться и успокоился. Я собрал бутылки со стола, загрузил их в шкаф, запер, ключ сунул в карман. Музыка обиженно поджал губы.

– Последи за уткой, я скоро буду. Если от птицы останутся угли, то этот кран, – я мотнул головой в сторону шкафа, – придется перекрыть.