Тень жары

Мне стало грустно... Сообщение о "трезвом уме и здравой памяти" оказалось "уткой". К несчастью. Игорь внимательно вглядывался в мое лицо – слишком внимательно; мне стало не по себе.

– Слушай, не надо на меня так смотреть... Как прокурор на подследственного.

Он смешался: "Извини!"– откинулся на подушку, поглядел в потолок, чертыхнулся, сбросил плед, сел, опять уставился на меня.

– Слушай... Так ведь и ты там был... Ну да, был! Ты сидел лицом ко мне. Ты держал в руке чашку. Или маленькую пиалу...

Он явно свихнулся. Жаль, очень жаль.

– Подожди. Ты, значит, наблюдаешь откуда-то сбоку. И что?

Он сделал нетерпеливый жест – кисть мелко задрожала у виска, как бы отстраняя посторонние шумы и голоса, расшифровать жест было нетрудно: погоди, погоди!

– Ну да... Обстановка крайне мрачная. Все больше темно-коричневые тона, унылые, угнетающие. Свет над столом тусклый, как от керосиновой лампы – если сильно керосин экономить. И этот парень за столом, в профиль... И ты – с чашкой...

Я засобирался. Домой, домой; там утка поспела, и Музыка сидит в моей комнате возле шкафа. Грешно ставить над людьми такие опыты: золотой ключик все еще у меня в кармане, и я здесь, мы тет-а-тетничаем с помешавшимся Игорем.

– И вот еще,  – продолжал он, не замечая мои намеки, покашливание, ерзанье на стуле, искусственную зевоту.  – Я понимаю теперь, что не знаю его голоса. Он не проронил ни слова. Возможно, он просто немой.

– Игорь, мне пора.

Он окончательно вернулся на свою кушетку и удивленно разглядывал свою сигарету в чашке:

– От ведь!

– Ты давно в конторе?

Он давно, он с самого основания. Закончил МАИ, работал... Кем? Да кем, инженером в ЖЭКе, а куда деваться? Потом надоело. Подвернулся Катерпиллер – тогда еще только начинались кооперативы, едва-едва шевелились. С год-полтора было неплохо: шестнадцатичасовой рабочий день, проекты, прожекты – все не прежняя рутина, все не старушки в ЖЭКе: "Милок, у меня кран текеть!". Потом стал остывать, остыл.

– Работать надоело?

– Да ну! Служить неохота. Работа и служба – разные же вещи. Консультирую их теперь. Что-то платят, подкармливают. Пока.

Приличия ради я спросил: как этот персонаж – профильный –выглядел?

– Он производил впечатление – от сохи. Есть такой тип внешности – как будто человек вырос из земли. Грубые, тяжелые черты... Лицо асимметрично... Похоже, оно некогда имело вполне нормальную форму, но потом его мяли, комкали – как пластилин – и вот оно застыло на полпути к своей первозданности. Нос вот... Длинный, сплюснутый... Я очнулся и увидел его. Как в тумане, но увидел.

Это уже очень, очень существенно. Этот парень позволил себя увидеть. Наверное, он в чем-то усомнился.

– Да, – согласился Игорь.  – Что-то вроде сомнения в нем чувствовалось.

– Ты слишком не похож на Них, на всех Ваших. Надо было попробовать ему объяснить: кто ты да что ты.. .А потом?

Игорь пожал плечами: что потом? Он помог подняться с пола, подтолкнул вперед, открыл дверку в полу – погреб. Кивнул: дескать, полезай.

Игорь и полез. Лестница крутая, не видно ничего – оступился, упал. Пробовал встать – не тут-то было. Теперь оказалось – сильный вывих. Лежал, прислушивался, сразу понял: он тут не один. Шорохи, шорохи по углам. Крысы... Сверху лязгнула задвижка.

Что-что, а создать антураж мой персонаж умеет: глухой подпол, крысы, лязг задвижки и перспектива, что голодные сокамерники объедят тебя до скелета – подобная точная, основательная режиссура способна довести до сумасшествия кого угодно.

– Как ты выбрался?

– Как обычно. По лестнице. Подтягивался на руках.

– А запор?

– Я слышал, как он опять лязгнул, решил рискнуть: вдруг – не заперто? Дверка погреба была не на запоре, кто-то открыл.

Кто-то... Скорее всего, именно тот, кто и закрыл. Если бы в подпол сунулся посторонний – он бы полез. Или, по крайней мере, заглянул. А этот – просто отодвинул щеколду и ушел.

– Сколько ты там просидел?

– Наверное, около суток. Вылез, отдышался, пришел в себя. Кто-то о моем завтраке позаботился. На столе был хлеб, чай в бутылке из-под лимонада. Чай был еще теплый. И сладкий. Но прелесть даже не в этом.

– В чем же прелесть?

– Я там, знаешь, что нашел? На верандочке, под столом?

Господи, он еще что-то там искал... И что-то нашел. Пыль? Старую газету? Горбачева на первой странице? Союзный Договор? Единую и неделимую? Мир в Карабахе? Борис Николаича нашел – того, кукольного, который с пролетариями в трамвае катается и проживает в блочной хрущобе? Или еще что-то, что давно стало трухой и свалено на дачной веранде под стол – на растопку для будущих костров?

– Это была клетка.

Я не сразу среагировал: клетка? Клетка? Зачем клетка?

– А в клетке канарейка?

– Если это и была канарейка, то размером с глухаря. Мощная конструкция, сварная. Сталь. На дне корытце с объедками.