Теория выигрыша

– У меня встреча в мэрии, – говорит он. – Кстати, органы безопасности любят мистику. В фашистской Германии – так они ее обожали. У них и астрологи были, и маги… Ошибка думать, что в органах безопасности работают только реалисты… Мда… Это я вам к слову сказал.

Он встает, Лидия вдруг раздражается от его менторского тона.

– К какому слову? – спрашивает она.

– К такому, – сердито говорит он. – Чтобы вы не думали, что заказ сделан реалистами. Я понятно объяснил?

Она молчит, размышляет несколько секунд.

– А что? – говорит, наконец. – Это какой-то новый оборот.

– Это не единственный оборот, который может быть, – строго добавляет он. – Откуда вы вообще знаете, какой цели служите?

Видимо, он зациклен на том, кто кому служит…

Они выходят из кабинета, окутанные облаками дыма. Секретарша привычно закрывает лицо платком.

20

Начало карьеры Анатолия Борисовича можно считать поистине чудесным. Сто тридцать тысяч рублей наличными и еще золотые кольца на шестьдесят тысяч он нашел завернутыми в газетные пакеты, перетянутые обычной бельевой веревкой, между рамами окна в своем подъезде, на лестничной площадке у мусоропровода между вторым и третьим этажами обычного жилого дома в Калинине.

Невероятная находка, равная его тогдашней зарплате за двадцать лет, была хоть и невероятной, но маленькой веточкой одного удивительного дерева, о котором следует рассказать – хотя бы для того, чтобы никто и никогда не делал выводов относительно времен, в которых не жил и воздух которых лично не втягивал ноздрями.

Корни этого дерева завязались в Великую Отечественную войну – в сорок втором. Москву уже отвоевали, но победой не пахло, и время можно было назвать смутным. Именно тогда на фронте появилось некое управление военно-строительных работ. Фактически, это была прекрасно оснащенная и многочисленная воинская часть. Взялась она из воздуха, то есть буквально возникла где-то в районе Сталинграда и оттуда начала свое победоносное шествие. Двигалась часть вслед за остальными войсками, но не строила и уж тем более не воевала, а грабила освобождающиеся территории. Дошла в итоге до Берлина. Следствие потом выяснило, что была она сформирована из дезертиров, уголовников и родственников командира, вошедшего в историю самых громких преступлений Советского Союза под именем «полковник Павленко».

Это был липовый полковник. С фронта он дезертировал в самом начале войны капитаном, и что интересно, совсем не походил ни на полковника, ни на хитроумного афериста. Был он человек необразованный, глупый и наглый. В строительных вопросах разбирался мало. Для инженерных и прочих переговоров держал при себе липового директора, явно нанятого для того, чтобы пойти, если что, под пулю. Вот этот бедолага, образованный и в шляпе, договаривался с комендантами да генералами, подставлялся под расстрельную статью, пока Павленко напивался трофейным вином.

Впоследствии сотрудники разнообразных правоохранительных органов выяснили почти все о деятельности Павленко и его лжечасти, но одного все-таки не выяснили: как такая афера стала возможной. Официальная версия гласила, что Павленко, пользуясь «ротозейством и беспечностью командиров отдельных частей», награбил совершенно невероятное количество имущества, затем подкупил комендантов завоеванных немецких городов и добился выделения тридцати отдельных вагонов, после чего вывез награбленное на родину, разделил его между бойцами, снабдил их подложными документами и отпустил на все четыре стороны.

На этом история не закончилась.

Погуляв с годик после окончания войны, Павленко, видимо, заскучал. Поразительная легкость, с которой он наворовал золотые горы, теперь не давала ему покоя. То ли жадный был человек, то ли просто жулик от бога, и без афер ему было скучно. Заскучав, он не стал выдумывать велосипед: у него еще оставались печати и бланки военно-строительной части.

Тем временем к нему вернулись все его бывшие бойцы, которых тоже, наверное, навсегда соблазнила минута, когда никем в дороге не вскрытые вагоны, набитые коврами, золотом, картинами, фарфором, старинными гобеленами, резной мебелью, нежной или грубой, взятой из мрачных, посаженных на верхушки скал замков и сливочных баварских особняков; когда все эти вагоны, тихо бренчащие кленовыми роялями, гудящие бронзовыми лампами, позванивающие столовым серебром или тяжелыми бокалами из цветного хрусталя, когда все это: меховое, панбархатное, крепдешиновое, блестящее, тусклое, хрупкое и непробиваемо-крепкое – ну, просто, как Европа, из которой оно прибыло – когда оно открылось в проеме дверей и стало понятно, что самая наглая афера в истории самой жестокой диктатуры получилась, вот тогда они, видимо, и стали настоящими разбойниками с большой дороги. Не то чтобы с глузду съехали, а просто отрезали себе пути к отступлению, сделали отступление морально невозможным. Ну как, скажем, Марина Мнишек не свернула с тушинской дороги, прекрасно зная, что в Тушине ее ждет не царь, а вор.