Выследить-то было нетрудно – Анатолий все свободное время проводил с ухом в замочной скважине. Через неделю он знал расписание директора лучше, чем директорская секретарша. Но у него не получалось открыть дверь. Ну просто колдовство какое-то: руки-ноги становились ватными, а один раз, когда у проходившего по его этажу директора действительно упала папка, Анатолия просто парализовало. Не мог он шевельнуть ни рукой, ни ногой, стоял согнутый, слушал, как в пяти сантиметрах от него, за хлипкой деревянной дверью, пожилой человек кряхтит, пытаясь поднять разлетевшиеся бумаги.
И даже замирает тревожно – слышит из замочной скважины, как бухает кровь в висках Анатолия.
Кажется, чего проще! Открой, словно ты вышел вынести ведро, ахни, нагнись: «Ваши бумажки? Вот пожалуйста! Вот еще одна там, кажется, упала, белеет вон внизу. Да я сбегаю, в чем проблема. Вы знаете, я на своих дорогах и не к такому привык. Там и жара от молодого асфальта, и грохот техники. Да откуда вам знать наши дорожные дела… Вот ваша бумажка еще… Вы-то, небось, профессор? У меня папаша был профессор, покойный папаша. Дороги проектировал, студентов учил этому делу… Так вы тоже дорожник? Вот это совпадение!» Ну и дальше пошло-поехало. «Ты, сынок, что же молчал-то? Я у твоего папаши мастерству учился! Это он, профессор, научил меня строить такие чудесные прямые дороги!»
… Как-то так, в общем…
Человек за дверью выпрямился, пошелестел бумагами, постоял раздумчиво и двинул наверх.
Уже потом, много лет спустя Анатолий Борисович вдруг припомнил, что сцена эта повторялась как минимум десять раз. То есть он стоял парализованный за дверью, а человек с бумагами вечно что-то ронял на его лестничной площадке. Да и встречались они многократно на пролете с первого этажа на второй. И один раз человек сказал ему: «Как кошками воняет» – и помолчал, словно ожидая продолжения. Такого, например: «Да знаете, меня этим не удивить. Я ведь дорожник, у нас еще те запахи!». Все разговоры мира продумал Анатолий – он теперь мог любой разговор свести на дороги, но он не произнес ни слова, хотя – он теперь это ясно видел из своего будущего – все дороги для разговоров про дороги были перед ним открыты. Не решился. Слушал, думал, придумывал, бормотал беззвучно свои хитроумные монологи, засыпал с ними, просыпался, но ни одного звука из горла не выдавил.
Это у Анатолия было с детства. В самый важный момент он становился совершенно беспомощным. И когда выгоняли из института, не смог за себя постоять, и когда с девушками знакомился, рот раскрывал, а слов сказать не умел. Девушки умирали со смеху. И даже было один раз, когда девушка авансы делала, ну явно ждала, явно, и глазами, бровями показывала: ты только начни, я уж подхвачу. Не бойся, мол. Куда там. В такой-то момент его и парализовало окончательно. И чем больше он напрягал силу воли, чем больше старался ее воспитывать, тем было хуже. Он даже вот что заметил: если есть реальная надежда на успех, его тело отключается.
Именно поэтому его так поразил собственный поступок год спустя.
Вначале он, как обычно, прильнул к замочной скважине и услышал, что директор строительной части остановился между этажами. Скрипнула рама, зашуршала газета…
Директор постоял, шумно дыша…
У них там за домом был овраг, полный зеленого воздуха…
– С дураками спорить неинтересно, зря я ввязался, – произнес директор. – Ведь он явный дурак… Он не понимает сущности успеха. Ну не понимает, хоть ты его убей!
Тощий вечно голодный прыщавый паренек не хотел подслушивать – его, как обычно, парализовало согнутого пополам.
…– Природа воли такова, – сказал директор, – что она вступает в непримиримое противоречие с успехом. Вот в чем закавыка, на которой сломалось столько судеб. Не воля определяет удачу. Сила воли – главное препятствие… Отпустить на волю… Хи-хи, это ведь каламбур?.. И встает вопрос разума: а насколько мешает он? И я отвечу: он очень мешает. Никакого разума, никакой воли… Это они подъехали, что ли? Они меня, что ли, видят? Значит, этот пакет они найдут первым. Это жаль, ведь на какую-то минуту они подумают, что я дешевый фраер с золотыми цацками… Так о чем я? Об удаче, да…
Анатолию казалось, что он под гипнозом и все его чувства поменялись местами, перепутались. Спина стала твердой, как ступня, рука заболела зубами, глаза заволокло артериальной кровью, а ухо стало видеть. Он видел спину человека, стоявшего у окна. Человек дышал вечерним воздухом и немного печально разговаривал сам с собой.
– И значит, надо делать так, – сказал человек…
А у Анатолия в горле вдруг стали расти волосы, и ноги его стали волосами, они мягко подогнулись – он упал на колени, волосы из горла полезли наружу…
– Это очень просто, – сказал человек.