Терапевт

Он сглатывает. Смотрит на меня своими серо-голубыми глазами, под левым родинка.

— Мы же совсем замотались, Сара. Мы оба только-только начали работать на себя. А тут еще этот дом…

— А как же комната? —

говорю я и слышу, каким грубым стал мой голос от накатывающих слез. Стою перед ним в короткой ночнушке, волосы по плечам.

— Чуть-чуть подождем, — отвечает Сигурд. — Пусть все на работе войдет в колею, мы приведем в порядок дом… Хотя бы в первом приближении. А?

Он проводит ладонью по моей щеке. Я загоняю плач внутрь; вот еще, стоять тут в ночной рубашке и хлюпать…

— Просто, — говорит Сигурд, — я сейчас не смогу, наверное. Устал как собака. Нет никаких сил.

— Ладно. Понимаю. Подождем немножко. Только, правда, недолго.

— Нет, конечно. Только разгребем первоочередное…

В спальне я присаживаюсь на край кровати и пытаюсь понять, расстроена я или нет. И некоторое облегчение я тоже чувствую, не без того. Не заниматься этим принудительным траханием. Не видеть каждый месяц ядовитую синюю полоску, свидетельство поражения. Не волноваться. Спать друг с другом, когда захотим. Привести в порядок дом. И кто знает, может, всё получится само собой. В блогах пишут про такое. Пробуешь годами, а потом, когда совсем не ожидаешь… Я удивленно откидываюсь на подушки. Что плохого-то — пока растет живот, жить в доведенном до ума доме… Подожди немного, малыш. Уже скоро ты появишься на свет, и все будет для тебя готово.

Среда, 11 марта: открытые светлые пространства

Кто-то снова похозяйничал у меня в доме. Я уже с лестницы вижу: что-то не так. Окидываю кухню взглядом и понимаю, что именно: холодильник. Мы с Сигурдом прицепили к нему магнитами фотографии, наши и мальчиков Анники, пару открыток и два рекламных меню доставщиков еды. Теперь там ничего. Дверца холодильника девственно пустая, чистая и белая; необжитая. К тому же, будто чтобы специально подчеркнуть, что кто-то набедокурил, все магниты сдвинуты в правый верхний угол дверцы. Секунду-две, необходимые, чтобы осознать увиденное, я не отрываю глаз от этой картины — а потом издаю вопль.

Я сама себе постоянно напоминала: Сигурд убит. Но только теперь это дошло до меня по-настоящему, когда я собственными глазами увидела его. Сегодня ночью кто-то снял с дверцы холодильника все картинки, и я совершенно точно знаю, что не он. А значит, кто-то чужой — и кто это может быть еще, если не человек, который застрелил Сигурда? В моем доме побывал убийца. Может, он еще здесь… Я ору во все горло. Потом разворачиваюсь, бросаюсь по лестнице вниз, отпираю входную дверь и выскакиваю во двор.

Как раз когда я выбегаю на газон, перед домом останавливается машина полиции. За рулем Фредли, а с другой стороны из машины выходит та, что показалась мне типичной цацей из западного Осло. Они вроде бы переговариваются, держа в руках картонные стаканчики с кофе, и тут видят меня. Обе остолбенело замолкают, что, конечно, вовсе не странно, поскольку я в одном халате и босиком галопирую к ним по мокрому газону, на котором еще лежат кучки подтаявшего снега. Но я, увидев их, могу думать только об одном: они меня спасут. Я бегу и кричу.

Фредли ближе ко мне, придется ей взять меня на себя. Она это видит, конечно, или с инстинктами у нее всё в порядке, потому что стаканчик с кофе она выпускает из рук, и он шмякается на газон, истекая кофе с молоком. Я бросаюсь ей на грудь; она обхватывает меня руками и спрашивает:

— Что такое?