Терапия памяти

– Не знаю, что вы там слышали, Регина Владиславовна, но операция ваша назначена на десять тридцать, – спокойно сказал он. – Как себя чувствуете? Готовы?

– Не знаю… – призналась я, возвращаясь на кровать. – Не спала совсем…

– Ну, это нормально. Ничего, под наркозом отоспитесь, отдохнете. Переживать не о чем, сделаем все аккуратно и хорошо, потом реабилитация – и сможете снова в кино сниматься, – полушутя произнес он, считая мой пульс. – Так… частит… ну, ничего, не критично… Не ужинали, надеюсь?

– Мне кажется, я и не обедала, не помню… – пробормотала я, подумав, что действительно не знаю, когда ела в последний раз. – Это плохо?

– Нет, но впредь попытайтесь все-таки не пропускать таких вещей, как обед, – улыбнулся Мажаров и поднялся с табуретки. – До встречи в операционной, Регина Владиславовна.

– Удачи нам! – вырвалось у меня, и я смутилась: – Извините…

– Ничего.

Он вышел из палаты, и я услышала его удаляющиеся по коридору шаги.

Часы показывали семь пятьдесят, до операции еще было время, которое я совершенно не знала, чем мне занять, чтобы не думать о том, что произошло с Аришей. Она, наверное, сейчас в морге… как же, наверное, ей было страшно умирать – в воде, понимая, что вот-вот захлебнется, и все закончится…

Я почувствовала, как по щекам побежали слезы, и справа стало больно – соль попадала на открытые раны, но это не могло сравниться с той болью, что сейчас копилась у меня внутри.

Наверное, я должна что-то сделать, что-то такое, чтобы люди, убившие Аришу, поняли – им тоже не отвертеться, у меня в руках такая бомба, что ее взрывом очень многих покалечит, а то и убьет. Да, я должна что-то сделать… и примерно уже знаю, что. Но для этого мне нужно отойти от наркоза – и черт с ним, с этим лицом, сейчас важно другое.

Да-да, точно… Здесь меня не будут искать еще долго, если, конечно, Ариша не призналась в том, где я. И я использую это время, использую так, чтобы суметь выпутаться самой.

Да, будет грандиозный скандал, скандалище… возможно, на моей карьере можно будет поставить крест, но и черт с ней – у меня достаточно денег, чтобы какое-то время вообще не работать. А дальше – посмотрим.

Анестезиолог встретил меня прямо по-дружески, много шутил, пока медсестра готовила капельницу, расспрашивал о съемках, предварительно, правда, попросив на это разрешения.

Это меня сначала удивило, но потом я поняла, что правило полной конфиденциальности распространяется и на врачей – они не должны подавать вида, что узнали клиента, если тот сам не позволил подобного.

Мы так заговорились, что я даже не почувствовала, как мягко уплыла в медикаментозный сон, а, очнувшись, не сразу сообразила, что операция уже закончилась, и я лежу в палате, а под рукой у меня – пульт с кнопкой вызова медсестры.

Правой части лица я вообще не чувствовала, словно она была намертво заморожена. Наверное, так и должно быть, главное, чтобы к ночи это добро не «оттаяло» и не начало доставлять неприятных ощущений.

Буквально через несколько минут пришла Женя, осмотрела меня, удовлетворенно кивнула.

– Проснулись? Отличненько. Что-то хотите? Водички, может?

Я еле заметно помотала головой – пить не хотелось. Хотелось спать, и я закрыла глаза, но Женя тут же потрясла меня за плечо.

– Нет-нет, просыпаемся, просыпаемся… вот так… – она ловко подсунула мне под плечи и спину специальную подушку-валик, дернула рычажок на кровати, и изголовье приподнялось, мягко усаживая меня в постели. – Хорошо… – Женя поправила одеяло, осмотрела повязку. – Сейчас позвоню Матвею Ивановичу, скажу, что вы проснулись.

Я хотела возразить, что еще не проснулась, но Женя уже убежала, да и язык мой словно распух во рту и не желал поворачиваться. В голове была странная легкость, словно все мысли испарились вместе с наркозом, я даже вспомнить не могла, что было до того, как меня повезли в операционную. Но, может, это и хорошо…

Когда вернулась со шприцем в лоточке Женя, я, с трудом разлепив губы, спросила:

– Женя… я не помню ничего… это нормально?

– Вполне, – засмеялась она. – Это вас еще просто не отпустило, к вечеру все будет в порядке. Давайте укольчик сделаем, а то скоро начнет болеть лицо.

– А… сильно болит?

– Говорят, у всех по-разному. Вы, если что, кнопочку нажмите, я приду.

Укол она сделала так незаметно, что я даже не поняла, почему ее рука накидывает на меня одеяло, но потом увидела лоток и в нем шприц без колпачка на игле.

– Женя… вы какая-то фея…

– Ага – добрая, с иглой, – засмеялась она. – Точно пить не хотите?

– Точно…

– Ну, тогда отдыхайте, сейчас Матвей Иванович придет. Если что – кнопочка на пульте, – напомнила она и упорхнула.

Я закрыла глаза и начала прислушиваться к ощущениям – нет, ничего, лицо словно деревянное, я его вообще не ощущаю никак. Если бы так было хотя бы до утра – вообще отлично, хоть поспала бы. Могу представить, как заболит, когда наркоз совсем отойдет…

Я начала дергать левой щекой, проверяя, все ли в порядке с ней, и за этим занятием меня и застал Мажаров.

– Лицевая гимнастика? – спросил он, присаживаясь рядом с кроватью.