Терапия памяти

– Если не проработает внутреннюю травму, ей не позволят оперировать. Будет комиссия, встанет вопрос о ее дееспособности.

– Вы с ума сошли?! Да она нормальнее большинства моих знакомых! Ей просто нужно отдохнуть и поработать с психологом. С вами, например.

– Можно и со мной, – кивнул Иващенко, убирая с колена шерстинку. – Но вы ведь видели, в каком она сейчас состоянии.

– Я же говорю – нужен отдых. Длительный, может, годичный или даже больше. Но я уверена, что Ненашева восстановится. И готова ждать.

Иван вдруг весь подобрался, как собака, учуявшая на охоте зайца, кинулся к окну, что-то пробормотал и выбежал из кабинета.

Я проводила его удивленным взглядом – определенно, количество странностей в клинике сегодня начало зашкаливать.

Закурив, я подошла к окну и увидела, как психолог, смешно размахивая руками, бежит в сторону шлагбаума, за которым виднеется силуэт припаркованной машины.

Через пару минут Иван уже возвращался к зданию, но рядом с ним шагал высокий, хорошо сложенный мужчина в распахнутой светло-коричневой куртке и черных джинсах.

– Господи, это еще кто? – пробормотала я, понимая, что Иван ведет незнакомца ко мне.

Это оказался тот самый Стас Миронов. Психолог не преувеличил, говоря, что Миронов – красавчик, так оно и было. Похоже, дополнительного шарма ему придавало еще и то, что даже тюремный срок не убил в нем уверенности в себе.

– Вот, Аделина Эдуардовна, знакомьтесь. Это Стас, – представил мне гостя Иван.

– Очень приятно. Располагайтесь, – я показала на диван, и Миронов, крепко пожав мне руку, сел, сбросив куртку.

– Расскажите, пожалуйста, толком, что с Улей. Я прождал в машине всю ночь, а теперь Иван Владимирович говорит, что она домой сегодня не вернется. Что происходит?

– Вы не волнуйтесь, Стас. Ульяна… ей стало плохо, нам пришлось увезти ее в другую больницу.

Миронов поднял на меня совсем больные глаза.

– Это то, о чем я думаю?

– Ну, я ведь не могу знать, о чем вы думаете, – я присела в кресло около дивана, Иващенко устроился на подлокотнике слева от Миронова. – У нее прежде бывали нервные срывы?

– Я не могу сказать, было ли это в возрасте старше пятнадцати… – Миронов чуть запнулся. – Дело в том, что я отбывал наказание и не виделся с Улей почти шестнадцать лет. Десять сидел, потом… потом думал, что у нее своя жизнь, где мне с судимостью нет места. Но в юности… знаете, у нее был такой отец… странный, что ли. Дрессировал ее, как собаку, все запрещал, все контролировал – учебу, тренировки, свободное время… Шагу ступить не давал. А мне она нравилась. Вот знаете, как бывает – за тобой носятся все девки в округе, а тебе западает в душу вот такая вроде бы неприметная девчонка, и тебе никто больше не нужен. И ты за нее готов на все.

– Даже на убийство? – негромко спросил Иван, и Миронов, повернувшись к нему, твердо сказал:

– Даже на убийство.

– Стас, а ведь вы лукавите, – произнес Иващенко. – Вы не делали этого. Я видел материалы вашего дела. Вы не могли убить Бориса Ненашева тем способом, что описан в результатах экспертизы. Вы высокого роста, а удар нанесен таким образом, что вам для этого нужно было встать на колени.

В глазах Миронова засветились злые огоньки, и я всерьез испугалась за Иващенко – зачем он говорит это, зачем провоцирует? Неизвестно, как себя поведет человек, отбывший такой длительный срок в зоне.

– Да, вы правы, – вдруг сказал Миронов, но повернулся при этом почему-то ко мне. – Я не убивал его, это Улька сделала. Когда я вбежал в раздевалку, он уже лежал в крови и хрипел, а она стояла рядом, и в руке у нее была рапира. Я быстро сориентировался… ну, не мог я позволить ей попасть в тюрьму, да еще на малолетку – она бы не выдержала. А я ее любил… и сейчас люблю, и всю жизнь любил. И никому не позволю ее обижать! То, что тогда случилось, уже неважно – я отсидел, все закончилось. Ничего хорошего бы все равно не было, он рано или поздно довел бы ее до чего-то подобного своими придирками. Но меня могло рядом не оказаться… А так… я придумал все от начала до конца, заставил Ульку это вызубрить и повторить следователю и всем, кто будет спрашивать, объяснил, что так надо… ну, а там уже и мамаша ее вмешалась, и любовник этот ее из горздрава… Отец ведь Улькин вообще не замечал, что в семье делается. Жена от его тирании налево побежала, роман завела, все, кажется, знали, только дядя Боря не замечал или не хотел замечать. Он на Ульке сосредоточился, ломал ее, как мог. И в смерти своей сам, в общем-то, виноват. Ну и я, конечно… – Стас умолк и облизал сухие губы.

– Чаю хотите? – предложила я, вставая. – Или, может, кофе?

– Чай лучше…

– Сидите, Аделина Эдуардовна, я сам. – Иван отошел к столику с кофемашиной, принялся готовить чай.