Терра

Мои ботинки быстро стали грязными, они скользили, вымокли, на брюки налипли комья земли. Должно быть, выглядел я жалко. Но в то же время я ни капельки не уставал, как и тогда, когда взялся за лопату в первый раз, под взглядом отца Модести.

Я быстренько освоился, люди вокруг работали, плевались, смеялись, жаловались на дождь, весело матерились. Они меня больше не смущали.

Я сказал мужичку рядом:

– Привет.

Он молчал, и я, воткнув лопату в землю, повторил:

– Привет! Как дела?

Мужик звучно сплюнул и сказал с сильным южным акцентом:

– О, ты прости, я задумался. Дела неплохо. Вроде. Тебя как звать?

– Борис. А тебя?

– Коммунист, что ли? Реджи я.

Реджи был рыжий, почти беззубый мужик, такой стереотипный хиллбилли, что смешно даже. Выражение его лица казалось странным, наивно-глуповатым, но одновременно с тем хитрым. Он мне очень понравился, в нем было маргинальное обаяние.

– Не, но отец у меня коммунист.

– Раз отец коммунист, ты тоже коммунист.

Прежде я никогда не общался с зарубежными крысами. Я знал, что здесь, в этой широкой яме, должно было поместиться прекрасное собрание американских маргиналов: всяких разных реднеков, жуликов, неудачливых панк-рокеров, чуваков из трейлер-парков, барных алкоголиков и, конечно, жителей Детройта.

И хотя нас с ними разделял океан всякого разного, я ощущал и родство, способность понять каждого из них.

– Это слухи, как то, что если тебя укусит коммунист, ты тоже будешь коммунист. Или как то, что если ты вступил в партию, то ты коммунист.

Реджи хрипло засмеялся, потом глянул на небо. Толстые капли разбивались о его плоский, наверняка не раз сломанный нос.

– И сигареточку не покурить, – сказал он. – Ну что за жизнь?

– Согласен.

– Но работа хорошая.

– Платят тебе?

– Никто не платит, сам приехал. У меня такое было чувство, что надо, а потом телик смотрю…

– Ой, я тоже телик смотрю, и ба! Вот оно! Дело всей моей жизни!

Мы засмеялись, потом Реджи хитро посмотрел на меня.

– А тебе и платить не надо, а?

– Ну, может, не надо. Хотя отказываться я б не стал.

Глаза у Реджи были голубые, от серого, пасмурного дня совсем уж яркие. Он невнятно сказал, потыкав языком шатающийся зуб:

– Странный парень этот Уолтер.

– Точно мутный, я тебе говорю.

– И мне не понравился. Я как увидел у него пончик, думал, лопатой пришибу. Мы тут работаем, а он пончики жрет.

– Паскуда.

Неприязнь к Уолтеру нас сразу же сплотила, я почувствовал себя еще уютнее. Под дождем, во время грязной работы слово «уют» в моей голове, конечно, не звучало, оно было из какого-то другого мира. Что мне было именно уютно, я понял много позднее.

– Круто копаешь, – сказал я. Реджи действительно справлялся куда быстрее меня.

– Да, практикуюсь.

Возраст Реджи было практически невозможно определить. Ему могло быть как тридцать, так и пятьдесят. Одно бесспорно – выглядел он плохо.

– Много, видать, практикуешься.

– Это да, точно. А ты нет.

– Не, я вообще один раз делал. В шестнадцать.

– А чего сейчас решил?

– Хотел помочь.

– Хорошее дело, – сказал Реджи, откидывая землю с лопаты. – Почему нет?

– А как тут вообще обстановочка?

– Да дружелюбная. Не рабочая. Хочешь – иди отдохни, хочешь поешь, хочешь попей. Никто не следит. Я ожидал, что будет как в тюряге.

– Был в тюряге?

– Брат там. Сел за убийство. Пристрелил какого-то парня в баре.

– Какая американская история.

Реджи гордо вскинул смешную, рыжую голову.

– Ребята прикольные. Вон Гил, например, мне выпить дал. У него и фляга есть, он делится. Эй, Гил!

К нам обернулся мужичок со скользким взглядом и самодовольным лицом сутенера.

– Чего надо, Редж?

– Дай махнуть!

– На.

Фляга оказалась у меня, и я сделал хороший глоток обжигающего, как в книжках, виски. В нос ударило, я взбодрился, вдруг пожалел, что не заехал в свой основной дом и не снарядился хорошенько.

Надо было все взять и раздать бедным, так сказать.

– А выпить ты любишь, – сказал Реджи, цокнув языком.

– Ой люблю!

– А кто не любит, – сказала женщина слева от меня. У нее были сальные волосы и посиневшая татуировка в виде бабочки на запястье, под картинкой шла надпись «всегда восемнадцать», лживая, учитывая, что тетенька выглядела как минимум на сорок. – Мэри.

– Борис.

– Издалека?

– Да нет, я давно здесь живу. В Эл-Эй.

– Повезло. А я из Айдахо.

– О, и я! – сказал кто-то сбоку. – Меридиан?

– Льюистон.

– Тоже дыра.

Я чувствовал себя самым ловким парнем на вечеринке, словно это я вовлекал ребят в разговор.

Нет, конечно, я не думал, что мы все станем добрыми друзьями, как в мультиках, но мне нравилось, какая вокруг атмосфера. Мы месили грязь, но я вдруг ощутил себя очень чистым, словно этот дождь отмыл меня и под слоем земли обнаружился сверкающий, свеженький человек.

Пусть для Уолтера, к примеру, мы все были помойными крысами, здесь, в грязи, я нашел такую чистоту, что глазам было больно.

– А кто боится? – спросил я.

– Ну, я боюсь.

– А мне плевать.

– Спорим, ты сдохнешь?

– Ну даже если и сдохну, то чего?

Через пару часов почти все выстроились в очередь у грузовика, чтобы получить горячий кофе и сэндвич с курицей и сыром. Выездное, блядь, мероприятие.