Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Вы согласитесь, что это довольно трудно после столь продолжительной и, вероятно, вечной разлуки. Воображение дополняет недостаток существенности. При этом случае Иван Иванович просит напомнить вам его просьбу, о которой, по поручению его, писала уже к вам: он желал бы иметь от вас несколько слов о каждом из его лицейских товарищей. Вы, верно, не откажете исполнить когда-нибудь его желание, — это принесет ему истинное удовольствие».

Лицеисты пушкинского выпуска с 1824 года на все свои встречи приглашали Е. А. Энгельгардта, который к тому времени вышел в отставку. То есть Егор Антонович был в курсе жизни «дедов». Кроме того, Энгельгардта и Пущина связывала тайна, которая для бывшего директора лицея пахла Сибирью: перед своим арестом 16 декабря 1825 года Пущин передал ему наиболее ценные документы из архива руководителей Северного общества декабристов, и Егор Антонович сберёг их. Сохранились также многочисленные письма Энгельгардта к лицеистам первого выпуска с отзывами о Пушкине и его литературных занятиях.

Часть VI

«Я ему прощаю, но…»

Камер-юнкер

Вернувшись осенью 1831 года из Царского Села в Петербург, Пушкин ввёл супругу в доступные ему светские семьи. Везде Наталья Николаевна имела успех. Дарья Фикельмон писала Вяземскому о супругах: «Пушкин к нам приехал, к нашей большой радости. Я нахожу, что он в этот раз ещё любезнее. Мне кажется, что я в уме его отмечаю серьёзный оттенок, который ему и подходящ.

Жена его прекрасное создание, но это меланхолическое и тихое выражение похоже на предчувствие несчастия у такой молодой особы. Физиономии мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем. Пушкин у нас, жена его хороша, хороша, хороша!»

Как хороша? — спросим мы. «Это очень молодая и очень красивая особа, тонкая, стройная, высокая, — лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением, — глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, — взгляд не то чтобы косящий, но неопределённый, тонкие черты, красивые чёрные волосы».

Новый год петербургская знать открыла костюмированным балом в Аничковом (царском) дворце. Каждая маска должна была обращаться к императорской чете со стихами, специально приготовленными по этому случаю. Фрейлина Екатерина Тизенгаузен (сестра Дарьи Фикельмон) выбрала для бала костюм циклопа и попросила Пушкина помочь со стихами. Так родилось стихотворение «Циклоп»:

Язык и ум теряя разом,Гляжу на вас единым глазом:

Единый глаз в главе моей.Когда б судьбы того хотели,Когда б имел я сто очей,То все бы сто на вас глядели (3, 162).

Н. Н. Пушкина

Пушкина в Аничков дворец не пригласили — не по чину, но в преддверии Нового года он был официально принят на государственную службу: «Государь Император высочайше повелеть соизволил: отставного коллежского секретаря Александра Пушкина принять на службу тем же чином и определить его в Государственную коллегию иностранных дел» (из указа от 14 ноября). В связи с оформлением на службу Пушкин дал следующую расписку:

«Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу не принадлежу ни внутри империи, ни вне её, и обязываюсь и впредь оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь».

6 декабря последовало следующее распоряжение царя:

«Государь Император всемилостивейше пожаловать соизволил состоящего в ведомстве Государственной коллегии иностранных дел коллежского секретаря Пушкина в титулярные советники.

Высочайше повелено требовать из государственного казначейства с 14 ноября 1831 года по 5000 рублей в год на известное Его императорскому величеству употребление, по третям года, и выдавать сии деньги тит. сов. Пушкину».

Друзья поэта, переживающие за него, радовались его бытовому обустройству. А. И. Тургенев, человек небедный (недавний директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий), писал брату Николаю: «Александр Пушкин точно сделан библиографом Петра I и с хорошим окладом». Да, 5000 рублей в год простым смертным вполне хватало на безбедную жизнь, на эти деньги можно было купить небольшую деревеньку с десятком-двумя крепостных[119].

В Петербурге началась придворная «карьера» поэта, принесшая много неприятностей. Как-то графиня Нессельроде, супруга министра Коллегии иностранных дел, взяла Наталью Николаевну на небольшой вечер в Аничковском дворце. Узнав об этом, Пушкин буквально взбеленился. В бешенстве он кричал:

— Я не хочу, чтобы жена моя ездила туда, где я сам не бываю.

О случившемся стало известно царю, и 29 декабря 1833 года Александр Сергеевич был пожалован в камер-юнкеры. Этот придворный чин открывал перед поэтом и его женой возможность (и обязанность) посещения мероприятий, проводившихся в царском дворце. О реакции Пушкина, последовавшей на заботу властелина России, мы узнаём из рассказа Н. К. Смирнова[120]: