Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Н. В. Гоголь был свидетелем того, что подвигло Пушкина на создание очередной оды императору: «Вечер в Аничковом дворце. Всё в залах уже собралося: но Государь долго не выходил. Отдалившись от всех в другую половину дворца и воспользовавшись первой досужей от дел минутой, он развернул „Илиаду“ и увлёкся чтеньем во всё то время, когда в залах давно уже гремела музыка и кипели танцы. Сошёл он на бал уже несколько поздно, принеся на лице своём следы иных впечатлений.

Сближение этих двух противоположностей скользнуло незамеченным для всех, но в душе Пушкина оно оставило сильное впечатленье, и плодом его была следующая величественная ода».

Суть стихотворения «С Гомером долго ты беседовал один» — противопоставление высшей власти (в лице царя) мелкой суетности «бессмысленных детей». Правда, не всех — поэтов к таковым Пушкин не относил. Но поэтов только истинных, способных «глаголом жечь сердца людей» и резать правду-матку в глаза земных богов. При этом Пушкин сделал прямое сопоставление: царь и поэт:

Ты любишь гром небес, но также внемлешь тыЖужжанью пчёл над розой алой.

Таков прямой поэт. Он сетует душойНа пышных играх Мельпомены[124],И улыбается забаве площаднойИ вольности лубочной сцены,То Рим его зовёт, то гордый Илион[125],То скалы старца Оссиана,

И с дивной лёгкостью меж тем летает онВо след Бовы иль Еруслана (3, 238).

На этих строках и закончился николаевский цикл стихотворений. Взгляд Александра Сергеевича на Николая I и его деятельность несколько изменился (не в лучшую сторону): он больше не пел аллилуйю земному богу. По мнению С. Франка, автора исследования «Пушкин как политический мыслитель» (Белград, 1937, с. 33), поэт утвердился в мысли о том, что «фундаментом русского политического бытия может явиться только монархия как единственная форма государственности, отвечающая русской истории и русскому национальному характеру».

Николай I

Но Пушкин не был бы поэтом, если бы жил больше разумом, чем чувствами. И сердцем он не мог безоговорочно принять палочный режим, процветавший в России при Николае I. Не мог он не знать, как подавлялись народные бунты, связанные с холерой 1830 года. Вот данные, которые приводятся в фундаментальном труде М. Гернета «История царской тюрьмы»:

«Кнут и шпицрутены соперничали между собой на улицах российских городов. Для примера — несколько цифр из истории холерного бунта в Нижегородской губернии.

К розгам было приговорено 150 человек, которые в общей сложности получили 44 750 ударов[126].

К наказанию шпицрутенами было приговорено 1599 человек, которые в общей сложности получили 2 770 000 ударов.

К наказанию кнутом было приговорено 89 человек, которые в общей сложности получили 2346 ударов».

С 1800 по 1861 год в границах Российской империи было зафиксировано более полутора тысяч крестьянских восстаний. Кнут и шпицрутены, шпицрутены и кнут! Едва ли Пушкин, автор романа «Дубровский» и исследования «История Пугачёва»[127], не слышал этого свиста. И странно было бы, если бы его отношение к императору Николаю I не изменилось бы в худшую сторону.

— Меня упрекают в изменчивости мнений. Может быть, ведь одни глупцы не переменяются.

«Смею надеяться»

Весь 1833 год был посвящён Пушкиным работе над историческим трудом о Емельяне Пугачёве. 22 июля он писал А. Х. Бенкендорфу:

«Генерал, обстоятельства вынуждают меня уехать на 2–3 месяца в моё нижегородское имение — мне хотелось бы воспользоваться этим и съездить в Оренбург и Казань, которых я ещё не видел. Прошу его величество позволить мне ознакомиться с архивами этих двух губерний» (10, 853).

Александра Христофоровича в это время в Петербурге не оказалось. Письмо попало к А. Н. Мордвинову; он был не в курсе дел поэта и попросил его пояснить свои намерения. Просветив коллегу Бенкендорфа, Пушкин получил просимое разрешение и отправился в путь. Между 2 и 23 сентября он посетил Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург и Уральск. Из Казани Александр Сергеевич сообщал жене: «Сейчас еду в Симбирск… Здесь я возился со стариками, современниками моего героя; объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону» (10, 444).

О Бердской слободе Оренбурга Пушкин писал: «В деревне Берде, где Пугачёв простоял шесть месяцев, имел я удачу — нашёл 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год. Я от неё не отставал, виноват: и про тебя не подумал. Теперь надеюсь многое привести в порядок, многое написать…» (10, 449).