Тетерев мечты [сборник litres]

Он так и сказал: «Эмманюель». Феликс подумал, что с Инарой получится вряд ли. Она при исполнении. А не ленивые латыши работу ценят. Это Эдгар ему рассказывал. Говорил, что работы в Латвии больше нет и не будет, а потому люди за места держатся крепко. Может, и Монахову удастся крепко подержаться за талию Инары, за её бедра и упругую грудь… Феликс вспомнил путешествие из Питера в Таллин и первую близость с прибалтийским темпераментом. В поезде было пустынно, зловеще тихо и пахло углём. Высокая проводница Улле оказалась доброй хохотушкой. Рассказывала про маленького сынишку Тойву, про походы в фитнес-зал и про то, как полезно делать интимную стрижку, которая должна быть не просто стрижкой, а настоящей художественной инсталляцией. Отдалась Улле без прелюдий, сказав, что целоваться в губы не очень гигиенично. Во время акта женщина выкрикивала гортанные эстонские слова и как-то странно завывала. Феликс подумал, что такими воплями хорошо гнать на охоте животных и отваживать от жилища злых духов. Ему казалось, что на соседней полке не хватало какого-нибудь задумчивого угро-финна в унтах и меховой шапке, играющего заунывную мелодию на варгане.

Но то был поезд, а это самолёт. С проводницами легче на рабочем месте – в тесном купе со звенящими на столике подстаканниками, ледяной водкой и стремительно улетающими в открытое окошко струйками дыма. Со стюардессами проще предаваться утехам на земле, вдали от «производства». Когда Инара проходила мимо его кресла, Феликс жестом попросил девушку наклониться:

– Привет, Инара! Меня зовут Феликс, и я с детства мечтал стать пилотом или стюардом.

– Не прокатит, – бросила девушка и удалилась.

Феликс достал из портфеля фляжку с виски и пакетик с орешками. И всё же Инара понравилась ему. Красивая, казалось бы, совершенно чужая, а что-то родное в ней есть. Тёплое что-то. Немка или англичанка сразу бы настучали на сексуальные домогательства, а эта отшучивается. В салоне появилась молодая женщина с полненькой девочкой лет десяти. Она на вытянутых руках держала перед собой икону, беззвучно шевеля губами, а мама осеняла знамением салон. Феликс тоже перекрестился, рассматривая пару грустным и задумчивым взглядом. Места дамы с ребёнком оказались в одном ряду с Монаховым, но через проход.

– Так сильно боится? – поинтересовался Монахов у мамаши.

– Не то слово. И к врачам водили, и сами убедить сколько пытались, что не страшно, а Люсенька наша всё с иконой, как в самолёт.

– А на поезде?

– Та же беда. Её папа три года назад на американских горках покатал неудачно. Тележки встали на самой верхотуре, а сняли пассажиров только через час. Вот после этого и пошло.

– И на машине боится? – не унимался Феликс.

– Слушайте, ну чего вы пристали, а?! И на машине, и на велосипеде, и на самокате тоже боится. На всём, что едет, летает и плывёт, на всём и боится.

– Зря вы так реагируете. Знаете, как в народе говорят: клин клином вышибают. Может, стоило ещё разок на американских горках прокатить?

– Ага! И ещё разок там застрять, чтобы вообще коньки вместе с вагонеткой отбросить. Девушка, отсадите нас на другой ряд, пожалуйста, – взвилась мамаша.

Дождь больно хлестал по лицу слюдяными прутьями, холодные струйки попали за воротник, и Феликс недовольно поёжился. Люди спешили по влажным ступеням трапа, боясь поскользнуться, и крепко сжимали мокрые, холодные поручни. У пожилого мужчины резким порывом ветра вырвало из рук зонт, и маленький чёрный парашют поскакал по взлётно-посадочной полосе, делая в воздухе какие-то немыслимые кульбиты. Рядом идущий парнишка резко рванул с места, хлюпая по лужам, догнал «беглеца» и отдал владельцу.

Феликс обернулся и увидел Инару. Улыбнувшись, девушка послала воздушный поцелуй и скрылась в салоне лайнера. Всё же была она, эта самая искра, подумал Феликс. Пусть не яркая, но заметная и тёплая. Может, стоило подойти к знакомству иначе? А потом бросить всё, жениться на этой красавице, снять её с рейсов, нарожать детишек, уехать на какой-нибудь далёкий хутор и пожить там несколько лет. Бродить по берегу небольшого озера с играющей рыбой, любоваться осенними ливнями, нависающими над виднеющимся вдалеке лесом, радоваться ребятишкам и красавице Инаре. Но наскучит и это. Тоска будет окутывать всё сильнее, виски будет всё больше, и душа вновь взбунтуется и захочет перемен.

Заскочив в ледяную коробку автобуса, Монахов отряхнул куртку. Рига всегда оживала в его памяти именно такой, как и в этот раз. Тяжёлое, налитое студёным свинцом небо, то мелодичный, то дробный шум дождя и шпили соборов, торжественно застывшие в сизой дымке тумана как символ города, как его древние стражи. И хмурые, суровые люди с серыми лицами и грубыми чертами лица. Они улыбаются только с появлением солнца, а солнце здоровается с рижанами редко и заглядывает ненадолго. Оно как будто дразнит и просит угнаться за его яркими лучами, чтобы притянуть их навечно.

Народу в зале ожидания было немного. У колонны стояла девушка с табличкой: «Феликс».