The Book-Makers

Конечно, Шарлотта скромно пишет об ограничениях своего пола - "Перо леди, однако, должно претендовать на привилегию языка леди и требовать оправдания", - но эти условные тропы расстраиваются из-за действий, которые они описывают. Мы должны читать эту самотривиализацию менее буквально. Когда за 250 лет до этого елизаветинский аристократ и писатель сэр Филипп Сидни посвятил свой обширный прозаический роман "Аркадия" своей сестре графине Пембрук, он описал "праздную работу", которую "как паутину) сочтут подходящей для того, чтобы смахнуть, а затем использовать для любой другой цели". Он не верил ни во что подобное, но это было именно то, что должен был сказать придворный. Сидни пришлось преодолеть культурное клеймо аристократа, работающего над очень длинным прозаическим произведением в культуре, которая ценила sprezzatura или непринужденность. Аналогичным образом Шарлотте пришлось совмещать формы публичной демонстрации (своих книг в библиотеке, себя на аукционах) со своим полом. Ее проявления скромности прочно вписываются в эту традицию парадоксального смирения: самоуничижение служит необходимым предисловием к достижению.

Ощущение своих способностей Шарлотта сохраняет даже в своих утверждениях об обратном. Конечно, пишет она, было бы предпочтительнее, чтобы каталог составлял "кто-то более компетентный", но все же с этой работой мог справиться только тот, у кого было "необходимое предварительное знакомство с гравюрами" и способность уделять им "неустанное и кропотливое внимание". А это значит - сама Шарлотта. Когда 21 мая 1820 года Александр умер в возрасте шестидесяти семи лет, коллекция Сазерленда насчитывала 10 160 работ; когда девятнадцать лет спустя Шарлотта передала коллекцию Бодлианской библиотеке, она насчитывала 19 274 предмета, включая 17 750 гравюр и 1 460 рисунков. И даже когда Шарлотта пополняла копии Кларендона и Бернета, принадлежавшие ее мужу, она создавала свою собственную, независимую, послеалександрийскую коллекцию из 8000 гравюр и рисунков, инкрустированных в экстра-иллюстрированные тома, включая "Королевских и благородных авторов" Горация Уолпола и "Письма миссис Делани к миссис Фрэнсис Гамильтон". Последняя представляет собой сборник писем двух женщин, одна из которых - художница Мэри Делани, известная своими ботаническими работами из вырезанной бумаги, которые она называла "бумажными мозаиками". Грейнджеровская копия Шарлотты - прекрасная вещь: маленькие страницы текста с обращенными к ним изображениями, инкрустированные в большую, плотную бумагу с золотыми краями. Здесь и королева Шарлотта, и Виндзорский замок, и Александр Поуп, и Лонглит Хаус. Вот церковь Святого Джеймса на Пикадилли. Широкие поля и небольшие блоки текста создают ощущение спокойствия и маленькой книги, находящейся внутри большой структуры, которая обрела достоинство благодаря этому преобразованию. Шарлотта подарила эти тома Бодлиану в 1843 году.

Для Грейнджера коллекционирование печатных изданий служило определенным моральным, консервативным целям. Оно не только приносило пользу людям ("бегство над этими портретами... часто возбуждает скрытые семена боевых, философских, поэтических или литературных склонностей"), но Грейнджер также понимал упорядоченную курацию гравюр исторических фигур как часть более широкой потребности в размещении, ранге и правильном распределении в мире. Идея Грейнджера об истории была глубоко идеологической, это было укрепление иерархии, чтобы "государственные деятели, герои, патриоты, богословы, юристы, поэты и знаменитые художники занимали свои соответствующие места". Существовало глубокое соответствие между тщательно инкрустированной гравюрой короля Якова, правильно расположенной, и этой стратифицированной концепцией общества.

Но несмотря на все это, и с иронией, учитывая энтузиазм Грейнджера к системе, экстра-иллюстрация вскоре стала рассматриваться многими как своего рода библиографический вандализм, неистовство или болезнь, которая захватывает мужчин и женщин и наносит вред книгам, гравюрам и библиотекам. "Необычайно извращенная идея", - как великолепно выразился библиограф Холбрук Джексон.