The Broken One (СИ)

Время поджимало. Сегодня Росс внезапно объявил, что у нее осталась всего неделя и если ситуация не изменится и Доусон не выяснит, что Барнс в самом деле выполнял задания не по своей воле — его ждет пожизненное заключение в тюрьме. В лучшем случае. Ничего толкового он не сказал, но ей и не нужно было это слышать от Росса.

Иззи подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза. Нахмурилась, сжала губы. О чем думал бывший сержант, оставалось для девушки тайной, и это тоже изводило — в довесок к злости, которую она испытывала сейчас из-за сложившихся обстоятельств.

— Баки, — Иззи удивилась этому звонкому возгласу не меньше, чем сам Барнс. Только во второй раз она назвала его прозвищем, какое он назвал в их первую встречу. Конечно! Если он не помнил своего прошлого, то и своего настоящего имени — Джеймс Бьюкенен Барнс — не помнил? Как же его называли те, кто делал с ним все, что в итоге привело его сюда?

— Наши сеансы заканчиваются на этой неделе, — объявила девушка.

Брови его сошлись на переносице.

— Что будет со мной после?

— Не знаю, — честно ответила девушка. Росс мог сделать с ним что угодно. Даже убить. В глазах общественности Барнс — преступник и убийца. Россу такое спустят не глядя.

— Мисс… Доусон… они посадят меня в тюрьму? — он ждал ответа и смотрел ей прямо в глаза.

Щеки ее горели, она глубоко дышала, пытаясь подобрать правильные слова и заглушая собственное сердце. Позже, позже, она подумает об этом позже.

— Если бы я могла что-то сделать… — голос сорвался и мысль повисла где-то в глотке.

— Но вы можете?

Сбежать отсюда все равно, что подписать себе смертный приговор. Но, если смотреть шире, он уже подписал. Вернее, это сделали за него. Но он не должен больше страдать от чужой жестокости. Иззи смотрела в блокнот, будто пытаясь найти в нем ответ. Всю ночь она листала отсканированные страницы, журналы, диссертации десятилетней давности — тщетно. В них были описаны случаи страшных экспериментов над солдатами, и она отказывалась верить в такую безжалостность, но пример подобных действий сидел напротив и ждал ответа.

— Я не уверена, но… это последнее, что я могу сделать.

========== Chapter 3 ==========

Доусон вернулась в свою квартиру. Отодвинула мебель в гостиной от белых стен, сняла картины и фотографии, от которых в старой побелке читались чистые белые квадраты и прямоугольники, вывернула все светильники на освобожденную стену — все ради освобождения пространства. Квартиру она снимала совсем маленькую, ибо большую часть времени проводила вне дома и ей одной много пространства не требовалось.

Доусон взяла черный маркер и стала выводить слова прямо на стене, держа в левой руке блокнот, который выпускала из рук разве что ночью, но даже во сне мысли о самом странном пленнике, какой только попадался за все время практики, если вообще не за всю историю науки психологии, не отпускали, цепляясь за все, до чего могли дотянуться. Она могла бы сказаться одержимой загадкой Барнса. Одержимой им самим. Сама Иззи уже слабо разбиралась, была ли это в самом деле одержимость или столь привычное любопытство вперемешку с тягой докопаться до истины и с желанием помочь ему. Вытащить.

Листы, с оставленными на них пятнами потекших чернил, капель кофе или чая, потрепанные или рваные уголки некоторых из них, когда Иззи особенно нервничала, путаясь в собственных мыслях, из-под черного маркера переносились со страниц прямо на белую стену квартиры. Важные слова отыскивались, те, которые только сейчас показались ей важными и, если бы кто-то спросил, чем ее зацепили такие как «задание», «сны», «память», «мороз» — Доусон не смогла бы дать однозначного ответа. Она лишь чувствовала, что ей нужно больше пространства.

Руки дрожали, сердце бешено колотилось, ноги подкашивались, но она старательно переносила детали, обрывки, знаки на стену, создавая несуществующее созвездие, которое должно было дать ей ответ. Должно.

Исписанные листки, сложенные между уже заполненных страниц, заметки на клейкой ленте сыпались на пол, словно лепестки.

Когда заполненные страницы закончились, Иззи опустила руки. Она сделала шаг назад, выхватывая глазами каждую букву, слово, фразу, написанные то крупно, то мелко, то ровно, то скачущими по гладкой стене буквами. Еще шаг, шаг, шаг. До тех пор, пока она не уперлась в стену напротив той, что была заполнена черным.

Заходящее солнце брызнуло последними лучами на стену, делая и без того антрацитовые буквы еще контрастнее белой краске.

Глаза Доусон бегали с одной строчки до другой.

«Он не помнит своего прошлого.

Но стал вспоминать, стоило услышать слова, отсылавшие его в прошлое.

Слова.

Имя.

Прозвище, которое дал ему друг детства.

Друг, спасший ему жизнь.

Все имевшееся у него связано с холодом, морозом, заморозкой.

Стив Роджерс, его друг, провел в заморозке семьдесят лет. Но не Барнс.

Иззи, подумай, почему он не стал старше Стива.

Профессор Мелвилл.»