The Broken One (СИ)

Иззи не остановилась у входа, не прошла и к стулу, что всегда стоял в паре метров от железной камеры Барнса, — она направилась к нему. Лишь однажды девушка была так близко — в их второй или третий или четвертый сеанс терапии, — сквозь вентиляционные отверстия Баки смог тогда уловить запах ее духов. Он сбился считать, не пытался и понять шаткие сроки, ведь Доусон не соблюдала график, если тот существовал.

Джеймс терялся в догадках, разглядывая ее всю с головы до ног. В обычной одежде — джинсах и кожаной куртке поверх толстовки с капюшоном — она выглядела иначе, чем обычно — в костюме и белом халате, как у других врачей клиники.

Слова Мура — Вы хотите помочь ему выбраться? — стучали в голове, и она вытащила сложенный уже вчетверо листок. Руки дрожали и Иззи боялась надорвать края ставшей сырой бумаги, но она едва слиплась и почти свободно отгибалась.

Одиннадцать слов.

Одиннадцать слов были аккуратно выведены на листе бумаги. Она наспех изучила его еще в квартире — написанные от руки разборчивые буквы слагались в слова и словосочетания — Иззи не знала этого языка но рядом в скобках была заключена транслитерация, чтобы она могла прочитать их. Первые десять были написаны давно — черные чернила въелись в шершавую бумагу и только последнее слово было дописано уже будто бы в спешке, немного неаккуратно, однако все теми же печатными буквами, но не черной ручкой, как предыдущие десять, а карандашом.

Она хотела произнести его имя, прозвище — то, которое напомнило ему самому, кем он был. Хотела сказать, что так нужно. И это последнее что она может сделать, прежде чем его уведут навсегда. И ей нельзя было рассчитывать на милосердие со стороны Росса и его людей.

Иззи хотела все объяснить, но сердце стучало в горле, препятствуя доступу кислорода в грудную клетку.

Так нужно. Это единственное, что она может сделать. Ты можешь мне верить — вот, что думала Иззи.

— Прости… — вот, что ей удалось произнести.

Она прислонила лист к стеклу исписанной стороной к себе, впечатала его ладонью, ощущая холод стекла под бумагой. Барнс вопросительно переводил взгляд с белого листа на нее и обратно.

Неизвестность пугала, но предчувствие распустило ее голосовые связки, заставив голос звучать не хрипло и сбивчиво, прерываясь, срываясь, исчезая, но твердо, четко, как удар молотка.

— Желание.

Слово вонзилось в стекло. Барнс замер, перестал дышать зная, что будет дальше.

Иззи не знала значения ни одного из произносимых ею слов, но видела, что Барнс их понимает.

— Ржавый.

Непродуманное решение обретало новый смысл, обрастало странными словами. Голос ее словно бы оторвался от тела и звучал решительнее, чем девушка ощущала себя на самом деле.

— Семнадцать.

Иззи замерла, разглядев, как потемнели глаза Барнса. Она задумалась, не делает ли ему больно? И голос ее зазвучал тише, глуше, неувереннее. Но Барнс молчал и… ждал.

— Рассвет.

Баки знал их, узнал с первого слога, рассудила Иззи. То, что последует не было загадкой лишь для него.

— Печь.

И он не сопротивлялся. Он согласился с девушкой в тот же момент, как первое произнесенное слово слетело с ее губ, просочилось через вентиляционное отверстие ему прямо в мозг.

— Девять.

Иззи давила слезы в горле из последних сил. С каждым произнесенным словом это было все сложнее.

— Добросердечный.

Проклятье. Ее лихорадило, как при болезни.

— Возвращение на родину.

Барнс вдавил себя в кресло, металл наручников нагревался.

— Один.

Барнс весь обратился в напряжение и смотрел вперед, на нее, нет, мимо, если вообще мог разглядеть хоть что-либо за пеленой пробудившейся ярости.

Губы ее задрожали и неконтролируемые слезы покатились по щекам. Стекло теплело под пальцами, прижимавшими к нему лист.

— Товарный… вагон.

Голос ее сорвался в пиковой точке напряжения и улетел вниз. Сердце неистово заходилось в рыданиях, пробивая грудную клетку, больно впиваясь в ребра.

Оставалось последнее слово. То, дописанное карандашом. Что оно значило и что должно последовать за ним? Иззи уже жалела о совершенной ошибке и не знала, как все исправить и, пытаясь обратиться внутри к столь привычному рвению, она его не находила. Оно оставило ее растерянно дрожать, стоять здесь, в камере Барнса, и справляться самой. Собирая свое расклеившееся нутро и собственное сердце, Иззи несколько раз вдохнула и выдохнула жаркий воздух, отметавший любые другие мысли.

Иззи не догадывалась, что за несколько километров от тюрьмы, в которой она находилась, в этот самый момент профессор Мелвилл встревоженно опустил трубку телефона, получив от Зои Дюфур сообщение о том, что студент, который должен был передать Иззи документы, найден мертвым в отеле.

Доусон открыла рот и с остатками последних сил произнесла:

— Атака.

Все акценты переместились так быстро, что Иззи едва успела осознать себя прижатой к стене.

Наручники слетели с петель, словно их в любой момент можно было легко снять. Пуленепробиваемое стекло, что всегда стояло между ними стеной, отлетело в сторону.

Ее слух запечатлел громкие удары его металлической руки о стекло, а память — разраставшиеся паутинки трещин на нем.