Тяжелый пепел

Настя изо всех сил постаралась, чтобы голос не задрожал. Ей это удалось, хотя внутри у нее все похолодело и вообще она чувствовала себя неважно. Как и любая мать, Настя подсознательно стремилась оградить свое чадо от бед и, сама того не подозревая, отдавала всю себя в надежде защитить сына от безраздельно владеющей им чужой воли. Пока она проигрывала в этой борьбе, каждое мгновение теряя жизненную энергию. Та, как песок в песочных часах, по крупицам перетекала от матери к сыну, подпитывая живущую в нем чужеродную сущность.

В силу определенных причин Настя не замечала эту связывающую их тонкую золотистую нить, зато ее прекрасно видел альтер эго Колдуна. Он, как матрешка в матрешке, прочно обосновался внутри живущей в теле сталкера черной твари, напоминающей длинными суставчатыми конечностями жуткого крабопаука, управляя обоими по своему усмотрению. Еще в инозоне видоизмененный узконаправленным энергетическим потоком симбионт прочно сросся с внутренними органами, костями и мышцами носителя, позволяя тому задействовать недоступные обычному человеку области мозга и максимально мобилизовать ресурсы организма. Альтер эго в любой момент мог заставить его сделать своего реципиента практически сверхчеловеком и сразу после этого отдавать приказы Купруму, реализуя собственные далеко идущие планы. Или же, минуя симбионта, напрямую управлять сталкером. Вот и сейчас он, без всяких затруднений, велел тому бросить хлеб на пол перед Настей.

– Ну это мы еще посмотрим, кто из нас заблуждается и по какому поводу. На, жри, пока я твою пасть снова не заткнул.

– Как же я буду есть со связанными руками? – удивилась Настя.

– А это уже твои проблемы. Хоть червем извивайся, меня это не волнует. Жрать захочешь – и без рук обойдешься.

Купрум развернулся и деревянной походкой направился к стреляющему угольками костру. Настя посмотрела ему в спину блестящими от слез глазами. Ее сердце зашлось от боли и осознания собственного бессилия. Умом она понимала, что так говорит и ведет себя не ее сын, но от этого ей было еще хуже. Тяжело видеть дорогого тебе человека бездушной марионеткой в чужих руках. Еще тяжелее понимать, что твоя судьба висит на волоске и ты можешь в любой момент погибнуть от его руки, а он даже не будет осознавать, что творит.

– Можно мне тоже чем-нибудь перекусить? – попросил Бурбон, когда Купрум вернулся к костру, сел возле Арины и подтянул к себе разогретую банку, держа ее за отогнутую кверху крышку двумя пальцами.

– А ты поспи, легче станет. – Купрум облизал пальцы, вытащил из нагрудных ножен нож, подцепил его кончиком шмат волокнистого мяса и подержал над банкой, дожидаясь, когда с него стекут желтоватые капли жирного бульона. – Спать – это так же хорошо, как и есть, только бесплатно, – хохотнул он и отправил кусок тушенки в рот.

Бурбон недовольно фыркнул и едва сдержал в себе так и рвущиеся на волю матюги. Ему очень хотелось послать рыжего куда подальше, но благоразумие и инстинкт самосохранения оказались сильнее желания отвести душу.

Купрум следил за ним насмешливым взглядом.

– Молодец, умеешь держать себя в руках. Держи! – он отломил от буханки хлеба внушительный кусок и над костром перекинул его сталкеру. Тот поймал хлеб обеими руками и тут же вонзил мелкие желтоватые зубы в пористую аппетитно пахнущую мякоть. – Арина оставит тебе тушенки, а я с ней поделюсь, если ей самой не хватит.

– Спасибо, – буркнул Бурбон, жадно поедая хлеб. Где-то на самом краю его сознания промелькнула мысль, что он сам несколько часов назад так же кормил объедками Какаду, наслаждаясь собственной властью над «отмычкой». Сравнение не понравилось ему, и он поспешил прогнать неприятные мысли прочь.

После ужина Купрум снова подошел к Насте и проверил узел оружейного ремня. Жесткие путы по-прежнему крепко удерживали ее связанные за спиной руки, но на брезентовой ленте проступили бурые пятна, а на сильно покрасневшей коже появились кровоточащие потертости. Грубая ткань травмировала тонкие запястья всякий раз, когда Настя разминала теряющие чувствительность руки. И хотя саднящая кожа то и дело заставляла женщину морщиться от боли, она продолжала периодически шевелить кистями, пытаясь вернуть им нормальное кровообращение. Так она надеялась избежать еще больших повреждений в глубоких тканях быстро немеющих конечностей.

Настя открыла рот, собираясь заговорить с сыном, но тот ее опередил:

– Только вякни что-нибудь, с-сука, и я опять заткну тебе рот. Но перед этим помочусь на тряпку, чтобы тебе жизнь медом не казалась.

Настя судорожно вздохнула и опустила голову. Из ее глаз потекли слезы. Они медленно катились по щекам, оставляя на них влажные дорожки. Набухая крупными каплями на подбородке, падали на штаны, расплываясь на ткани темными пятнышками.

Довольный произведенным эффектом, Купрум удовлетворенно хмыкнул и вернулся к костру.