Тик-так

Козлы отпущения. — Против семерых. — Превосходство японской борьбы над английским боксом. — Сеньор Руэда прекращает побоище. — Пропавший револьвер. — Тройное погребение. — Приказ капитана. — Человек за бортом! — Самоотверженность Максимова. — Юнга Парис проявляет строптивость. — Битва на море. — Что носила при себе Вероника. — «Огаста кроникл». — Четыре портрета. — Новые подозрения. — Нечистый с рогами. — В «вороньем гнезде».

— Это был выстрел! Выстрел! — простонала Анита и привалилась к столбу, поддерживавшему крышу каюты. — А я…

— Но кто его? — Максимов оторопело ворочал головой, словно надеялся, что убийца притаился где-нибудь в углу и ждет разоблачения. — Мы же все были на палубе, тушили пожар…

— Ты вспомни, как там дымило… Я не видела, что делается в шаге от меня. Кто мне совал ведра и кому я их передавала — шут знает… Мы были как слепые! С таким прикрытием любой мог отлучиться на пару минут, прибежать сюда и застрелить его.

Аниту прорвало, она развивала бы мысль и дальше, но почувствовала, что позади нее кто-то стоит. Обернулась. Стоял не просто «кто-то», а весь экипаж «Избавителя», точнее, те семеро, что еще значились в реестре живых. Замаранные, в копоти, с лицами, перемазанными черным, они молча взирали на труп Нконо.

Из их рядов выступил сеньор Руэда.

— Что вы сделали с нашим коком?

— Мы? — Анита, понимая, что лучшая оборона — это наступление, взяла агрессивный тон. — А может, вы?

— Я?

— Я имею в виду кто-то из команды, — она окинула моряков испытующим взором, после чего лаконично, без пространных отступлений, пересказала то, что наблюдала и в чем принимала участие за последние два часа.

Тишина обвалилась, как разрушенная землетрясением башня. Все одномоментно задвигались, заговорили. Общий смысл произносимого сводился к тому, что во всем повинные чужаки. И правда — пока их не было, жизнь на судне шла своим чередом, никто не умирал. Но как только они появились, последовала вереница необъяснимых смертей. И если заподозрить чужестранцев в гибели Санкара и Мак-Лесли было сложно, то в случае с Нконо они попались с поличным.

— Вы не имели права устраивать самосуд! — сеньор Руэда вознес трубку вверх, точно меч Фемиды. — Нконо из нашей команды, и только я, согласно морскому уставу, могу определять его вину.

— Мы не собирались его судить! — оправдывалась Анита. — Он на меня кинулся, Алекс его укротил и на всякий случай связал. Я всего лишь хотела спросить, не он ли убил своих дружков…

— Как видите, ваши допущения несостоятельны, — сурово оборвал ее Руэда. — Или на моей шхуне целая орда головорезов, которые убивают друг друга без разбора, или все это дело рук одного и того же человека. Но кто он?

Капитан все реже лицедействовал, изображая из себя неотесанного простолюдина. Его истинная сущность давала о себе знать. Бесспорно, он был просвещен, умел изъясняться грамотно и красноречиво. Для чего же ему понадобилось притворяться?

Аните страсть как хотелось разгадать эту шараду, но обстановка не располагала к кропотливой мыслительной работе. Матросы напирали, у них в руках появились ножи, свайки и прочие инструменты, предназначенные в настоящий момент явно не для мирного созидательного труда.

Посыпались угрозы:

— Да чего с ними калякать! На рею их!

Джимба, как наиболее экспрессивный, впрыгнул в каюту, потрясая чем-то, похожим на палицу. Максимов предпочел не дожидаться, атаки и сам сделал встречный выпад, после которого австралиец вылетел наружу как камешек, которым стрельнули из рогатки.

Но остальные шестеро, рассвирепев, полезли напролом. Захрустел дверной проем, матрац прогнулся под ногами наступавших, из него полезла соломенная труха. Вероника втиснулась в угол и в голос причитала. Анита подобрала тесак, валявшийся подле мертвого Нконо. Она была исполнена решимости проткнуть любого, кто посмел бы приблизиться.

Алекс оборонялся храбро и умело. Он, как городошную чурку, сшиб плешивого Хардинга, схватил за шкирку юнгу Париса и вышвырнул его на палубу, словно шелудивого щенка. Однако против Накамуры ему пришлось несладко. Японец завертелся волчком, верхние и нижние конечности замельтешили наподобие крыльев ветряной мельницы. Уследить за их перемещениями было невозможно, и пока Максимов менял стойки, приноравливаясь к сопернику, тот нанес ему два сокрушительных удара. Первый — справа, в висок — оглушил Алекса, отнял у него способность к маневрированию, а второй — прямой, в грудь — отбросил назад. Максимов перелетел через койку, перекувырнулся и неуклюже закатился в угол, противоположный тому, где трепетала Вероника.

Матросы взревели, но их победный настрой мигом улетучился, когда сеньор Руэда громыхнул: