Тихий домик

Кох и Зикфрид внимательно смотрели на Петра Сташенко. Партизан стоял бледный, потом закрыл глаза.

— Открыть глаза! — рявкнул Кох. — Или ты согласен говорить?

Сташенко открыл глаза. Он стоял прямо, высоко подняв голову, и смотрел, как озверевший Бугайла хлещет ремнем по свернувшемуся в комочек у его ног телу…

— Держись, Витя! Брат мой родной! За тебя отомстят!..

— Прекрати, — приказал Кох Бугайле, боясь, что тот прикончит мальчика и дальнейшая пытка сорвется. — Окати его водой!..

Бугайла принес ведро воды, облил Витю.

— Он жив? — спросил Кох.

Бугайла склонился над окровавленным мальчиком.

— Дышит!..

— Подними его… Прислони к стене…

Витю подняли, поставили к стене.

Он попытался улыбнуться и сказал:

— Ты им ничего не скажешь, Петя! Даже если они нас убьют… Ведь все равно наши придут… Правда?..

— Правда, братик! — ответил Петр Сташенко.

— Сташенко, — очень спокойно обратился Кох к Петру. — Стоит ли жертвовать даже единственным братом?.. Мы все равно разгромим партизан. Они окружены, и мы их уничтожим артиллерией… Ведь вы интеллигентный человек. Учились в институте. Подумайте серьезно! Ваш брат будет жить, мы его немедленно отпустим… окажем медицинскую помощь, накормим, если вы нам ответите на один несложный вопрос: от кого вы получили задание помогать детдому в Коровкино?

Петр слышал, как тяжело дышал Витя, захлебываясь кровью, которая шла у него из горла. Что же они, изверги, задумали? Долго ли еще терпеть…

— Отвечай! — закричал Кох. — Отвечай!..

Сташенко молчал.

— Ну, так… — зловеще прошипел Кох. — Раз ты не хочешь, мы поговорим с твоим отцом… Ввести отца Сташенко…

В подвал втолкнули седого старика. Видимо, его еще не били, только морили голодом. Увидев двух своих сыновей, старик схватился за сердце, зашатался и повалился на пол.

— Какой слабый ваш отец, — участливо проговорил Кох. — У него, наверное, больное сердце. Ему бы на курорт, а не в сырой подвал…

— Отец! Отец!.. — громко позвал Петр.

Старик поднялся с пола, с плачем пошел к младшему сыну.

Его не остановили. Ему разрешили подойти к Вите. Старик дрожащими руками стирал с лица мальчика кровь, что-то ласково шептал на ухо.

— Все идет, как нельзя лучше, — шепнул Кох полковнику Зикфриду, заметив, что у Петра Сташенко начали дергаться губы, а по лицу поползли слезы. — Начинает пронимать…

Кох встал из-за стола и медленно подошел к старику.

— Да, мальчику очень плохо… Ему бы сейчас медицинскую помощь и постель… Мы бы никогда не тронули, Михаил Федорович, вашего младшего сына… Пусть бы себе бегал по улицам, гонял голубей. Но мы вынуждены прибегать к таким крайним мерам, потому что ваш старший сын не хочет отвечать на наши вопросы! Вам известно, что Петр Сташенко партизан?

— Теперь я это узнал, — ответил старик.

— Вы можете спасти своих детей, — сказал Кох.

Старик медленно покачал головой.

— Напрасно вы так пессимистически настроены! — подбадривал Кох. — Все теперь в ваших руках. Или вы сами заставите говорить сына, или расскажете за него…

— Я ничего не знаю, — проговорил старик.

— Хорошо, — вздохнул Кох. — Предположим, что вы действительно ничего не знаете. Но ваш старший сын многое знает… Он подлежит расстрелу, как бандит. Но мы отпустим и вашего младшего сына, и старшего, если он ответит на несколько вопросов…

Старик молчал, глядя в пол и не выпуская из рук плечи младшего сына.

— Хорошо. Я понимаю, что вам хочется побыть с детьми наедине… Пять минут мы вам дадим. Но если через пять минут Петр Сташенко не заговорит, — ваш младший сын будет повешен!

— Не надо этих пяти минут, — глухо сказал старик. — Мы успеем проститься…

— Свинья! Русская свинья!.. — заорал по-немецки взбешенный Зикфрид. — Повесить его на русской березе!

* * *

Кох был явно обескуражен стойкостью и мужеством старика Сташенко. Но он все же решил продолжать задуманную дикую пытку.

Арестованных вытолкнули в дверь и посадили в крытую машину.

Кох, Зикфрид, Шрейдер и другие офицеры сели в легковые машины, и колонна двинулась под усиленной охраной солдат к домику, где жили Сташенко.

Здесь арестованных выволокли из машины.

И они с удивлением увидели родной дом.

Их повели в сад. Там росли высокие старые березы. Сколько с ними связано светлых воспоминаний и у Петра и у Виктора! По березам лазали, прибивали весной скворечники. А потом радовались, когда легкой зеленой кисеей покрывались веточки. А летом любили посидеть в их тени, под густой шелестящей листвой…

Теперь они стояли с гордо поднятыми головами и уносились мыслью в то далекое и счастливое время.

Кох прошел в дом. Там на кровати лежала мать Петра и Виктора; лицо ее было красным, она тяжело дышала.

— Как? — спросил Кох у стоящего возле нее военного врача.

— Инфаркт…

— Выживет?

Врач пожал плечами…

— Нам она еще понадобится! Сделайте все возможное, чтобы жила!

Потом Кох вышел из дома и направился к березам, где солдаты уже привязывали к толстой ветви веревку.

Вскоре виселица была готова.

Подъехал грузовик. И Витю втащили в кузов. Ему на шею набросили петлю, а руки крепко скрутили сзади.