Тихий солдат

Павел, морщась от боли в плече, сумел все же выскочить из переворачивающейся тачанки и вместе с Федором, оказавшимся опять рядом, вбежал в какой-то двор. Оба успели сорвать с тачанки свои ППШ и теперь залегли под аркой дома с изящной балюстрадой широкой лестницы, вившейся вдоль фасада. Из противоположного окна дома, со второго этажа, от узкой, кривой улочки площадь поливал неутомимый пулемет. Вдоль дома стрелой пронесся всадник и вдруг, привстав в стременах, ловко закинул на второй этаж гранату. Дом вздрогнул от взрыва и со звоном посыпались на брусчатку десятки острых стекол. Пулемет замолк, но тут же, из дома рядом, бешено застрекотал еще один, будто хищная душа первого досталась ему, в окнах засветились короткие вспышки автоматных очередей. Всадник резко развернул коня и нырнул, пригнув голову, в ту же арку, в которой залегли Павел с Федором. Он зло блеснул на них глазами, мгновенно узнал своих и, обдав мускусным запахом лошадиного пота, вихрем пронесся насквозь через двор в соседний переулок.

На площадь ворвались взбешенные кони с всадниками и тут же рассыпались по улицам и переулкам.

– Так свои же и пристрелят невзначай! Или башку снесут! – крикнул Павел и тут же нырнул в подъезд напротив. За ним побежал, чертыхаясь, Федор. Навстречу, по темной лестнице, гремя сапогами сбегали четверо немцев. Один из них швырнул вниз, прямо под ноги Тарасову, гранату с длинной рукояткой. Павел охнул и в одно мгновение решил, что это его последний прижизненный звук. Но Федор вдруг мгновенно схватил с каменного пола гранату и со звериным ревом швырнул ее наверх, туда, откуда она прилетела. Граната взорвалась еще в воздухе, плотная горячая волна ударила в стены, заметалась с чудовищной энергией. С ужасающим треском вылетели две двери на первом этаже и посыпалась крупными, тяжелыми кусками штукатурка. Залетало, зазвенело со всех сторон битое стекло.

Павел, забыв о боли в плече, вскинул автомат и, громко матерясь, стал поливать огнем лестницу. Он и сам не заметил, как вбежал на второй этаж, как оказался в длинном дымном коридоре. Из распахнутой двери вывалился окровавленный солдат вермахта, крупный, полный, с горящими болью и страхом глазами. Он держался за горло и страшно хрипел. Павел, не помня себя от возбуждения, упер ствол автомата ему в живот и дал короткую очередь. Солдата откинуло назад, в стены брызнуло что-то густое, бордовое, липкое. Резко завоняло испражнениями, волной шибануло в нос. Павел, не оглядываясь, полетел дальше по коридору, стреляя наугад. За ним, гремя сапогами, несся Федор.

– Да стой же ты, стой! – истошно заорал Пустырников, – Убьют же, черт бешеный! В окно только не суйся, свои срежут!

Павел вдруг остановился и прислушался. В груди сумасшедшими толчками колотилось сердце, где-то на улице и на площади стреляли, непрестанно гремели копыта десятков взбешенных боем лошадей.

Федор Пустырников, тяжело дыша, обхватил Павла сзади.

– У вас там все такие? Вам и коней не надо! – пытался, тяжело дыша, пошутить Федор.

Павел повернул к нему голову и усмехнулся:

– Я тебе, Федя, теперь по гроб жизни обязан! Я теперь поить тебя чистым спиртом должен из ведра, пока оба не помрем!

– Ну, ты даешь, казак! Граната-то и ко мне под ноги прилетела. Тут уж кто первый успеет… А потом, я чистый спирт не могу…, с ног валит, что твоя пуля… Ты мне вином, вином… Массандру оченьнно уважаю…

В это мгновение в конце коридора появилось два немца, как показалось в сумерках, худых и старых. Павел и Федор одновременно дали очереди в их сторону. Один из немцев тут же осел, а второй исчез за углом коридора.

Неожиданно дверь рядом отворилась, Павел взметнул автомат и увидел лицо не то подростка-мальчика, не то молодой, коротко стриженой женщины. И на то и на другое было похоже. Он удивился себе, что не может различить.

Глаза этого худенького существа высветились горячим ужасом.

– Нихт шизен! Битте, битте! – пискнуло существо.

– Немец? – рыкнул Федор.

– Нет, нет! Наши, наши…, – радостно запричитало существо.

Павел грубо оттолкнул его в сторону и, пригибаясь, шагнул в комнату. Уже светало и сумерки чахлым светом вливались в окна без стекол. Осколки, кривые, с зазубринами, были рассыпаны везде. На полу в беспорядке лежали люди, человек шесть, окровавленное тело немецкого солдата, свернувшееся безжизненным клубком, валялось под одним из окон с выбитой рамой. На покосившемся подоконнике повис длинноствольный пулемет.

Выглянувший в дверь оказался все же очень молодым человеком, низкорослым, худым, с тонкими, как у цыпленка, ручками.

Люди на полу несмело зашевелились. В комнате в беспорядке были сдвинуты кровати, на боку лежал исцарапанный квадратный стол.