Тихий солдат

Павел искоса посмотрел на капитана, поморщился и тяжело выдохнул. Он тоже, как и остальные, не мог дойти до сути того, что услышал, но вполне ясная мысль о том, что жизнь на войне стоит до обидного дешево, болезненным ожогом напомнила о тех двадцати душах, которых этот человек предал. Павел вновь отчетливо вспомнил то, что увидел тогда в доме мельника – и бендеровцев, и вот этого умника с синей родинкой на виске, и тела убитых, и умирающего Куприяна… Их имена вдруг машинописной строкой побежали у него перед глазами, одно за другим – всех, кто был из его взвода. Он закрыл руками лицо и съежился. Такого видения у него еще никогда не было. Машинописные строки он раньше видел лишь на «Ундервуде» старой машинистки маршала, они появлялись как дыры от пулеметной пальбы.

Капитан устало отмахнулся ото всех и стал медленно подниматься наверх по скрипучей, массивной лестнице. Литовец сделал несмелый шаг к нему, но капитан остановил его повелительным, нетрезвым жестом.

– Сам найду…, нам лакеи ни к чему!

Солдаты стояли в большом, полупустом зале с холодным камином и провожали капитана усталыми глазами. Они только что сидели с ним тут за одним столом, большим, древним, поедали вяленую рыбу, выпивали, а теперь удивлялись тому, что этот человек, оказывается, отличается от них не только своими погонами, но и каким-то другим, сложным, путанным, на их взгляд, мироощущением. Впрочем, они не могли и этого сформулировать для себя, но чувство отдаленности от этого человека, неожиданное ощущение в нем чужака, давило и обижало их почти по-детски.

Клопин исподлобья посмотрел на растерявшегося литовца:

– Веди, кривой, арестованного в опочивальню. И кресло гони! Баронское…

То, что увидел в комнате младшего сына барона Павел, превзошло все его самые смелые ожидания. Он никогда не сумел бы ее описать и, пожалуй, сказал бы только, что это действительно царская опочивальня, но, войдя, он изумленно замер на пороге и даже сдвинул на затылок пилотку. То была тихая, уютная спальня с волшебным, сказочным альковом у дальней стены, с плотными, дорогими шторами на окнах, небольшим полукруглым камином в темном углу, витым ломберным столиком, двумя креслами и большим трехстворчатым шкафом, заполненным старомодной и не очень удобной, как показалось Павлу, мужской одеждой. Стены были затянуты уже порядком оборвавшейся шелковой серо-голубой тканью с темно-синими ромбами, разбросанными по ней в причудливой манере, абсолютно ассиметрично. На полу, перед альковом с высокой кроватью, лежал серый длинноворсовый и пыльный ковер. Сама кровать, похожая своей шириной на поляну, была накрыта тяжелым бордовым гобеленом с плетеным рисунком, изображавшим средневековую охоту на оленей. Олени, судя по всему, очень радовались этой охоте, потому что морды у них были с добрыми человеческими усмешками, а лица трех охотников – со звериным оскалом.

В изголовье кровати горой возвышались подушки и думочки – они были разобраны с художественной небрежностью. Балдахин алькова нежно-голубого цвета с серебристыми кистями спускался вниз тяжелыми складками.

В стену у двери был встроен черный эбонитовый выключатель. Небольшая хрустальная люстра и два матерчатых, голубых ночника (один у ломберного столика, а другой рядом с кроватью) зажигались одновременно от него, но и у каждого из них был свой собственный выключатель. Это особенно поразило Павла.

В углу комнаты, слева от двери, была еще одна неприметная дверка. За ней оказалась кафельная ванная комната с медными, чуть позеленевшими, кранами и душем, но главными, как подумалось Павлу, в ней были элепсовидное зеркало с фонариками в виде лилий с двух его сторон, ослепительно белый унитаз со свисающей почти от потолка медной ручкой на цепи, и огромных размеров белая, как снег, ванна. На полу лежал плетеный, веревочный коврик и аккуратно, словно солдаты, выстроились три пары шлепанцев из белой, мягкой овечьей шерсти.

Литовец включил свет в спальне и церемонно пропустил Павла вперед. Из-за его спины, разинув в изумлении красный рот, выглядывал Клопин.

– Вот это да! – восхищенно пропел он, – Ну, дают буржуи! Вот сволочи!

– Это спальня младшего сына господина барона, – поджав губы, холодно заметил одноглазый литовец, – Но он здесь не был уже больше года. Приезжал как-то в отпуск на неделю и с тех пор не возвращался. Мы слышали, он где-то в Австрии, в горах… Генрих инженер по строительству шоссейных дорог, но его призвали в саперные части.

– Это тот самый обер-лейтенант? – недобро бросил назад Павел.

– Его призвали, господин интендант… – настойчиво повторил литовец.

Павел резко развернулся к старику:

– Я не интендант. Я – солдат.

– Извините, господин солдат, – литовец отступил назад и покорно склонил голову.