Тихик и Назарий

Все чаще помышлял он об Ивсуле и каждый вечер отправлялся в разбойничье селение, надеясь повидать ее хотя бы издали. Любовь к этой женщине, некогда "напиток медовый для души", возродилась любовью плотской, он желал ее, быть может, единственно потому, что Быкоглавый, как он прослышал, отказался взять ее в жены и теперь Ивсула блудодействует с его приближенными…

В один из вечеров, когда закат обагрил каменные стены башни, Назарий повстречал ее. Расцветшая и наглая, с распущенными волосами, в красном болярском платье и в ожерелье из жемчугов, она была еще прельстительнее и, подобно всем блудницам, загадочна. Ивсула с презрением взглянула на него и не ответила на его приветствие. Назарий возвратился в богомильское селение и ночь провел без сна. Если красота есть добро и совершенство, тогда отчего же Ивсула-блудница красивее прежней девственницы и отчего подавляемая любовь к ней превратилась в сладострастие?..

Как-то бессонной ночью, когда отчаяние и отвращение опять навели Назария на мысль о петле, вдруг послышался голос, взывавший к нему в убогой землянке: "Встань, юноша, час пробил!" Чей был тот голос, он не знал, но, поразмыслив в темноте, уверовал, что это в нем заговорил его собственный голос, который только ждал срока, как ожидает весны посеянное зерно. Он соскочил с лежанки и, окрыленный надеждой, порываясь к спасению, воскликнул: "Иду! Иду!"

Весь остаток ночи Назарий не сомкнул глаз, а наутро отправился к Быкоглавому. Он потребовал в уплату за портрет кожух, постолы, топор и ком соли. Получив это, Назарий тронулся в путь, в горы. Неведомый голос все звучал в душе, и Назарий уже готов был поверить, что теперь развяжется узел его мучительных раздумий. "Потому что, — говорил он себе, — если мой разум не в силах отделить ложь от истины, а глаза и уши не показывают мне подлинной сущности мира, я должен довериться чему-то иному во мне, тому, чей голос ночью возвестил, что пробил час моего спасения. Я не ведаю, в чем оно, но ощущаю его в своем сердце и должен вникнуть, не есть ли это новое самообольщение".

Он поднялся высоко, до голых полян под самой вершиной, где уплывающие облака расчленяются на прозрачные пряди, и поразился покою и безмолвию сверкающих снежных вершин. Они говорили ему о подвиге и вместе с тем показывали, как он мал и ничтожен. Их могущество угнетало, и, когда наступил снежный полдень, Назарий спросил себя, ради чего он забрел в это безлюдье и глушь. Куда бы он ни пошел, разве он не останется одиноким в своей немощи и бесплодных раздумьях? Разве мир не враждебен человеку, разве должно человеку враждовать с тем, что его сотворило?..

Печальный и понурый, он скитался без всякой цели, смотрел, как в пенящихся потоках тенью мелькают форели, видел черных гадюк, что выползали из-под камней, обросших бархатным мхом, видел рослые травы на горных лугах, колдовские хороводы ядовитых грибов, желто — коричневые вешенки, подобные бусам, на стволах поваленных буков, плоды диких яблонь и слив. Все замерло в созерцании под нависшим полуденным солнцем. Одинокие старые сосны с обломанными бурей ветвями и леса, укрывшие зверей в синеватой своей тиши, терпеливо ждали, когда нечто неведомое сорвет покрывало с их тайны. Утомленный этим многообразием, которое дурманило голову, Назарий, поев хлеба, прилег на поляне и вскоре забылся сном… И приснилось ему, будто некто подошел к нему и сказал: "Если хочешь опять стать светлым, не пытайся уравнивать светлое с темным, зло с добром, уродливое с прекрасным. Истина расколота на множество истин, и никогда твой разум не соединит их в одну…"

Невидимый тот исчез, как исчезает горный ветерок — неслышно, но осязаемо. Назарий пробудился и увидел, как орлы опоясывают незримыми путами скалистую вершину вдали, услышал, как в однообразном реве вод уходит в бездонность столетий время, и припомнились ему счастливые часы, когда он пас волов, когда ощущал в себе присутствие этой силы, властно объявшей землю от края до края. Не лживы ли те слова, подобные нежному шепоту, которые он только что слышал? Кто же хотел обмануть его — тот, кто привел его сюда, или его ночные раздумья и смутные надежды, отринутые им и забытые? Мог ли он быть добрым и прекрасным, когда из-под прекрасного выглядывала ложь?

Новая волна отчаяния придавила Назария и наполнила его сердце злобой.