Тихик и Назарий

Многие меня обманывали, но никто не обманывал меня так, как я сам…

На другой день перед покоем Совершенного собралась толпа. Предводительствовала Юр дана, жена Быкоглавого. Дебелая, чернявая, она привела с собой из разбойничьего селения двух плачущих детей — Быкоглавый выгнал ее. Ему нравилась убежавшая из общины Ивсула, и он вознамерился взять ее в жены. Юрдана осыпала их страшными проклятьями.

— Владыка, — вопила она, — как это твоя Совершенная превратилась в суку и отняла у меня мужа? Кто послал ее — ты или дьявол? Забирай свою мерзавку и возврати мне хозяина!

Толпа сочувствовала ей и требовала, чтобы Тихик вступился, разогнал разбойников и вернул беглецов в общину. Даже верные роптали и винили его в том, что он стал затворником и отъединился от них.

— Может, господь оставил тебя и теперь ты оставил нас, владыка? — спрашивали они, толпясь у двери покоя.

В Тихике всколыхнулись презрение, злоба. Глядя на этих взбунтовавшихся людей, в которых зависть и греховные помыслы крылись под завесой учения и словами о справедливости божьей, он вспомнил отца Сильвестра и увидел себя на его месте. Они не испытали тех душевных терзаний, что испытывал он, Тихик, не поняли и не простили бы его, вздумай он раскрыть им душу. Покойный Сильвестр написал в своем послании, что трудно возлюбить человека, если в тебе живет мечта о человеке без изъяна.

— Уходите! — крикнул он. — Многие из вас бежали к Быкоглавому, соблазнившись свободой, а ныне хотят, чтобы я уничтожил то, чего домогались сами. И ты, женщина, отчего просишь у меня помощи? Взгляни — разве одежда на тебе не краденая? Разве не делила ты с нечестивым своим супругом его прегрешения?.. Проклинаешь его, смерти ему желаешь, а сама вожделеешь его! Лицемеры, взоры ваши устремлены к разбойникам, а уста проклинают их! Демон разноязычия овладел вами, и, что бы ни делалось ради вашего блага, вы, насытившись, следуете за сатаной!

Хлопнув дверью, Тихик скрылся в своем покое.

— Боже! — со стоном воскликнул он. — Они тоже ищут справедливости и возмездия, тоже взывают к тебе, как взываю я. Вправе ли я судить их и напутствовать, когда нечестивей я, чем они. Владыка, а оказался рабом этих несчастных, скован одною с ними цепью. Ох, многие меня обманывали, но никто не обманывал меня так, как я сам…

Следовало что-то предпринять или покинуть общину, объявив, что отец Сильвестр был прав, перейти к разбойникам и стать разбойником самому. Но поступи он так, ему пришлось бы признаться в убийстве князя, Каломелы и в подстрекательстве других к этим преступлениям…

К прежним терзаниям прибавился и ужас перед грядущим. Воздев руки горе, он закричал: "Сатана ты или бог, ответь мне, отчего мои дела, устремленные к всеобщему благу, обернулись против меня? Кто ты, отчего ты терзаешь души и искушаешь плоть?"

Когда смерклось, Тихик пришел к заключению, что ничего иного не остается, как идти к Быкоглавому и, напомнив о былом уговоре, поделить с ним власть, обо всем столковаться. Мысль о том, что Ивсула успела все рассказать, его не тревожила больше, поскольку и Быкоглавый — соучастник их общей лжи. Тихик нарочно надел пояс познания поверх рясы — пусть все видят медные бляшки — и пошел через селение, чтобы все поняли, куда он держит путь. Опираясь на деревянный посох, он ступал с достоинством, как и подобает владыке, — плотный, тяжелый, как сама земля, черный, как сам грех, и с душой темной, как темна бескрайная лесная чаща…

Возле недостроенной башни горели костры, паслись лошади, дружно пели женщины. Лягушачье кваканье прорезало июльский вечер и, подобно исо[2], вторило пенью женщин. Тихик прошел мимо поющих, те смолкли, дивясь тому, что он не благословил их. В свете костров белели свежеотесанные камни недостроенной башни, толстую дубовую дверь не успели навесить на петли, она была прислонена к стене у входа, и Тихик в проем увидал Быкоглавого с дружиной. Разбойники пировали, Быкоглавый сидел во главе стола, разгоряченный медовухой и вином. Одной рукой он обнимал за плечи Ивсулу. Тихик с трудом узнал ее — вчерашняя Совершенная была разодета в красное болярское платье с ожерельем. Ивсула хохотала и льнула к Быкоглавому, одесную от него сидел Радул, тоже красный, потный и блудливый. Он смешил сотрапезников, все глядели на него. Под столом собаки грызли кости. Пахло жареным мясом, вился голубоватый дымок, но Тихик сквозь него разглядел на непросохшей стене огромный портрет Быкоглавого. Назарий изобразил его во весь рост, тот стоял с гордым и властным видом, опираясь на рукоять длинного меча. Голову венчал шлем, из-под которого выбивались буйные кудри.

Этих некогда кротких и покорных людей теперь было не узнать. Они громко и бесстыдно смеялись, довольные собой и делами своими, напоминая перевоплощенных демонов. Ноги у Тихика подкосились, хотелось уйти прочь, но он пересилил себя и решительно вступил под каменный свод.