Тимур. Тамерлан

Люди для этого дела есть, но нужен человек. Нужен тот, кто мог бы эту охоту возглавить. Царевич мысленно перебрал всех своих военачальников. Что-то подсказывало ему, что высланное против эмиров войско должен возглавить человек, имеющий по отношению к ним личную злость. Только такой охотник сможет довести дело до конца.

Только Баскумча. Бывший сотник, а ныне тысячник Баскумча был бы на месте во главе карательной армии. Но он на севере, в ханской ставке. Самому отправляться нельзя, такое озлобленное чудище, как Самарканд, нельзя надолго оставлять без пристального внимания.

Судьба пришла на помощь царевичу в тот самый момент, когда он уже стал впадать в отчаяние. Ему доложили, что прибыл Мунке-багатур, племянник правителя Хорезма. После неудачной стычки с эмирами он утратил благорасположение капризного дяди и теперь прибыл к сыну Токлуг Тимура в надежде получить выгодную и видную службу.

Объяснились молодые люди быстро и поняли друг друга полностью. Уже на следующий день три тысячи чагатайских всадников начали готовиться к походу в мургабские степи.

Ильяс-Ходжа надеялся на успех, Мунке-багатур был в нем уверен.

* * *

Заслуживает внимания то, что в день выступления чагатайской конницы из лагеря под Самаркандом неприметный дервиш подошёл к шатру эмира Тимура и сказал телохранителям, на манер каменных изваяний охранявших вход, что у него есть для их предводителя сведения, преинтересные и чрезвычайной полезности. Телохранители с недоверием смотрели на святого человека. Какой-то уж слишком оборванный и вонючий, глаза слезятся, голова трясётся, на ногах струпья, на поясе уныло качается чашка для подаяний.

Долго бы ещё пребывали в сомнениях бдительные воины, если бы эмир Тимур сам не появился из шатра. Увидев дервиша, он внимательно присмотрелся к нему и спросил:

   — Что тебе нужно, святой человек?

   — У меня есть для тебя важные сведения, может быть, именно те, которых ты ждёшь.

   — И ты можешь мне сообщить их только с глазу на глаз? — прищурившись, спросил Тимур.

   — Именно так, господин.

   — Ну... ладно, — с неожиданной неуверенностью в голосе проговорил Тимур.

   — Ты сомневаешься, господин? Прикажи связать мне руки!

Ничего особенного дервиш этими словами не предложил. Именно так поступали в подобных случаях все владетели Мавераннахра и окружающих областей в этом веке. Ибо кто мог быть уверен, что не член секты марабутов, дервишей-убийц, просит об уединённом разговоре? Предупреждая все сомнения на этот счёт, сегодняшний гость сам предложил совершить эту меру предосторожности. А может быть, тут особо хитрый расчёт на то, что пристыженный эмир откажется от этой процедуры и тем самым попадёт в ловушку?

   — Что ж, раз ты сам настаиваешь... Свяжите ему руки.

Рисковать незачем, марабуты слишком искусны в деле истребления правоверных, они могут перерезать горло благодушному правителю, обладая всего лишь отточенным ногтем.

Дервиш покорно позволил себя связать.

Вскоре в полумраке шатра состоялся такой разговор:

   — И кто же тебя послал ко мне, святой человек?

   — Ты хорошо знаешь пославшего меня. Он хочет напомнить о своей искренней дружбе и спешит принести на алтарь этой дружбы букет полезнейших сведений.

   — И всё же, кто он?

   — Ученик твоего учителя, скромный выученик самаркандского медресе.

   — Маулана Задэ?

Дервиш поклонился.

   — Снова он возникает на моём пути, — задумчиво сказал Тимур.

   — Он никогда не оставляет тебя своими молитвами.

   — За это спасибо, но — к делу.

   — Мунке-багатур, племянник правителя Хорезма, поступил на службу к Ильяс-Ходже. И сделал это с одной только целью — добраться своими кровавыми лапами до твоего горла, господин. Три тысячи всадников, господин.

   — Мунке-багатур...

   — Именно так.

   — Не самый искусный воитель.

   — Но три тысячи, господин, три тысячи чагатайских всадников!

Тимур прошёлся по шатру, утопая каблуками в кошме.

   — Когда они выступают?

   — Мне кажется, они уже два дня в пути.

   — Из Самаркандского тумена?

   — Нет, Ильяс-Ходжа боится оставлять город без надлежащего контроля. На улицах полно чагатаев, караул возле каждой мечети, каждого караван-сарая. Он взял людей из Бухарского тумена. Бухара тихий город.

   — Что ещё ты хочешь мне сказать?

   — Я уже сообщил всё, что было велено.

В это утро не только Тимур развлекался беседой с неожиданным гостем. Эмир Хуссейн принимал в своём шатре небогато, но прилично одетого человека. Он ничем не выделялся, ходил мягкой походкой, обладал обыкновенными, незапоминающимися чертами лица, говорил тихим голосом, и взгляд его был абсолютно неуловим. Назвался он простым, ничего не говорящим именем, эмир Хуссейн тут же забыл, каким именно.

   — Мы уже полдня ходим с тобой вокруг да около. Что ты, наконец, хочешь мне сказать?

   — Я хочу сказать, господин, что не вечно длиться твоему изгнанию из родового гнезда.

   — Слышал я это.

   — Что не вечно терпеть тебе обиду со стороны зловредного хуталлянского правителя Кейхосроу, может быть, уже близок день справедливого отмщения.

   — И это, видит Аллах, ты мне уже говорил!