Тимур. Тамерлан

В амбарах почти нет хлеба.

Купцы попрятали большую часть товаров.

Без регулярного подвоза топлива через неделю остановятся кузницы и невозможно будет выковать даже наконечник для стрелы.

Ремесленники, составлявшие главную ударную силу сегодняшней битвы, не способны к войне долгой и изнурительной. Уже ночью, зализывая раны, они спрашивают себя, зачем они дали втянуть себя в эту историю.

А что говорить о городской черни? И главное: Самарканд не крепость. Нельзя же считать укреплениями кучи мусора, кое-как насыпанные на улицах!

Ильяс-Ходжа потерял много людей, но это значит лишь то, что оставшиеся в живых будут лить кровь и за себя, и за убитых.

И тут, среди потока безрадостных размышлений своих соратников, поднялся Маулана Задэ. На его рябом лице рисовалась какая-то неожиданная решительность.

— Позволено ли мне будет братьями моими удалиться на самое небольшое время для разговора большой важности?

Хурдек и-Бухари и Абу Бекр поглядели на него недоверчиво. Им обоим не слишком нравилась чрезмерная таинственность, которую развёл вокруг себя бывший слушатель медресе. Особенно их задевало то, что он не спешил посвятить своих братьев в обстоятельства своей секретной жизни.

С кем он встречается?

Для чего?

Не начал ли он плести какую-то особую сеть, в которую, может быть, рассчитывает поймать и трепальщика хлопка, и стрелка из лука?

Не помышляет ли он об единоличной власти?

Такие мысли не могли не появиться в головах Хурдека и-Бухари и Абу Бекра. И особенно остры они были в моменты наибольшего успеха, когда будущее казалось дорогой от одной вершины к другой.

Другое дело такие дни, как сегодняшний. Легко отказаться от своей доли, когда нечего делить.

Может быть, таинственные дервиши Маулана Задэ помогут и спасут тогда, когда уже никто не в состоянии помочь и спасти?

Почувствовав молчаливое согласие своих соратников, бывший богослов неторопливо вышел из ковровой комнаты.

Где он провёл остаток ночи, не узнал никто, по крайней мере, никто из тех, кто трапезничал с ним вечером. Результаты его таинственных действий сказались (и уже на следующее утро) в лагере чагатаев.

Ильяс-Ходжа улёгся спать на рассвете, ибо только на рассвете закончил советоваться с Буратаем, Баскумчой и другими предводителями туменов из числа тех, что остались в живых и не были тяжело ранены.

Здесь, так же как и в самаркандском дворце, шёл подсчёт раненых и убитых, здесь, так же как и на сербедарском совете, пытались определить, чего можно ждать от нового дня. Перед тем как лечь спать, чагатайский полководец решил, что оснований для отступления от Самарканда нет. Что толпа взбунтовавшейся черни, несмотря на то что ей сопутствовал успех при первом столкновении, всё же не тот противник, от коего надо спасаться бегством.

Горячий и молодой Буратай сразу же поддержал Ильяс-Ходжу в этом решении; Баскумча, славившийся своей осмотрительностью, поначалу возражал, но и то, как потом выяснилось, лишь для очистки совести.

Проснулся Ильяс-Ходжа в бодром и почти весёлом настроении. И сразу же направился к шатру, где вчера происходил совет. Стоявшие у входа в шатёр стражники склонились перед царевичем.

Он вошёл внутрь.

Стражники приняли обычное положение. И вдруг у них за спиной раздался сдавленный крик. Они бросились внутрь, и вот какая картина открылась их глазам.

Посреди шатра на большом серебряном блюде лежали две отрезанные головы, и обе смотрели тусклыми глазами на вошедших.

Всё вокруг было залито кровью.

В углу валялись завёрнутые в одеяла тела.

Сквозь отверстие в крыше шатра падал яркий утренний свет, подчёркивая жуткую мертвенность лежащих голов и тусклый отблеск их глаз.

Но самое главное — головы принадлежали Буратаю и Баскумче.

Придя немного в себя, Ильяс-Ходжа велел казнить стражников, дежуривших возле шатра той ночью. Он не спрашивал, кто убил его лучших и вернейших помощников. Он задавался только одним вопросом: случайно ли он сам избежал беззвучной смерти или...

Но если он и среди своего войска не защищён от кинжала тайных убийц, то...

Такими страшными сомнениями был обуян чагатайский царевич. Он потерял уверенность, стоит ли ему продолжать осаду страшного города Самарканда. И когда пришло известие, что разгромленные им и дождём эмиры Хуссейн и Тимур собирают силы, чтобы явиться на защиту города, Ильяс-Ходжа отдал приказ — отступать.

Глава 6

КАН-И-ГИЛЬ

Вернувшись в город своего детства,

ты не станешь ребёнком.

Встретившись с другом, предавшим тебя,

ты подумаешь не о дружбе, но о предательстве!

Фаттах аль-Мульк ибн-Арабы,«Книга благородных предсказаний»

Кан-и-Гиль — название места, где, встретившись после недолгой разлуки, братья-эмиры разбили свои шатры.