Тимур. Тамерлан

Бывший богослов никакого сомнения не выразил, отблеск самодовольной улыбки появился на его лице. Он был рад тому, что оказался столь предусмотрителен.

Можно было продолжать разговор.

И Байсункар продолжил его. Всё, что он говорил дальше, было для сердца бывшего богослова менее приятно, чем всё сказанное выше.

Во-первых, он объяснил Маулана Задэ, как эмиры относятся к произошедшему в Самарканде: они считают происшедшее злонамеренным бунтом. Победу над чагатаями расценивают как случайность.

   — Пройдёт малое время, и блеск победы померкнет, а злонамеренность бунта выступит на первый план. Ты умный человек, Маулана Задэ, так сказал мой господин, и ты не можешь этого не понимать.

Бывший богослов молчал.

   — А злые намерения только тогда хороши, когда они жестоко наказаны в назидание всем замышляющим худое.

Далее советник Тимура сказал, что эмиры рано или поздно Самарканд возьмут и только слепец может этого не видеть и только глупец не понимать.

   — Одно и то же чудо не случается дважды, Маулана Задэ.

И на эти слова ничего не ответил собеседник Байсун-кара.

   — И когда дойдёт до наказания тех, кто виновен в злонамеренном бунте, не ты ли будешь первым стоять в списке, Маулана Задэ, подумай?

   — Твой господин на угрозы значительно более щедр, чем на похвалы.

   — Он напоминает тебе об опасностях, которые тебе угрожают, чтобы ты выше ценил его похвалы.

В глазах бывшего богослова мелькнули искры интереса.

   — Говори же, благородный Байсункар.

   — Хазрет не хочет, чтобы в ответ на то, что ты спас его семью, тебя посадили на кол.

   — Видит Всевидящий и все сопутствующие ему, что я разделяю желание твоего господина!

   — Но тебе, должно быть, известно, что весы, на которых будут взвешиваться поступки, находятся не только в руках у моего господина.

Маулана Задэ слегка помрачнел.

   — Известно, благородный Байсункар, но что же делать? Как помочь восторжествовать справедливости?

   — Надо бросить на весы, которые справедливость держит в руках, кое-что ещё!

Маулана Задэ был несколько озадачен.

   — Ещё? Что ещё?

Глядя на него внимательным, спокойным взглядом, Байсункар сказал:

   — Надо сделать так, чтобы Хурдек и-Бухари и Абу Бекр явились на встречу с эмирами.

   — Но это же...

   — И как можно скорее.

   — Вы их убьёте... — язвительно начал Маулана Задэ, — ...и тогда ты получишь возможность беспрепятственно покинуть город и увести отсюда всех, кого пожелаешь.

Бывший богослов ощерился, заходил кругами по комнате, почёсывая рябые щёки.

   — Очень уж неточные весы у вашей справедливости, тебе не кажется, благородный Байсункар?

Байсункар пожал плечами:

   — Ты имеешь возможность сам проверить все гири, Маулана Задэ.

Сербедар остановился, широко расставив ноги и заткнув большие пальцы рук за красный пояс.

   — Ты говоришь, покинуть беспрепятственно город?

   — Это не я говорю, это говорит справедливость. Устами моего господина.

Раздражённый смешок в ответ:

   — Я могу покинуть город в любой момент, и мне не нужно для этого ничьего разрешения!

Байсункар в ответ улыбнулся:

   — Я знаю, что ты имеешь в виду. Мы слышали историю про головы Буратая и Баскумчи.

Собиравшийся и далее бросаться словами, Маулана Задэ осёкся и насторожился.

   — И должен сказать тебе, таинственный и предусмотрительный Маулана Задэ, что история с головами не может повториться, так же как и история с горящим хлопком на улицах Самарканда.

   — Почему?

   — Потому что ты не Старец Горы, а бывший слушатель самаркандского медресе. У того были сотни федаинов[51], готовых в любое время отдать свою жизнь по первому его требованию, тебе же удалось втянуть в свои сети несколько безрассудных мальчишек, и весь их запал ты истратил на то, чтобы запугать Ильяс-Ходжу.

Маулана Задэ снова заходил по комнате, но намного медленнее.

   — Кроме того, Ильяс-Ходжа был не готов к такому повороту, чагатаи считают все рассказы про ассасинов сказками времён хана Хулагу. А Тимур готов ко всему.

   — Так чего хочет Тимур? Чтобы я привёз к нему Хурдека и-Бухари и Абу Бекра? Привёз на расправу? Но кто меня убедит в том, что расправа над ними не будет и расправой надо мной?

Байсункар пожал плечами:

   — Никто.

   — То есть как «никто»?!

   — Тебе остаётся лишь довериться благородству эмира Тимура и его чувству благодарности.

Маулана Задэ громко засмеялся:

   — Где это видано, чтобы прочные взаимоотношения людей строились на принципах благородства и благодарности?

   — И тем не менее у тебя нет другой надежды, кроме как на благородство и благодарность.

Обессиленный этим невыносимо глупым, на его взгляд, разговором, бывший богослов рухнул на подушки, что-то бормоча про себя и нервно хихикая.

   — Вот в чём тебе ещё даёт слово мой господин: в первую встречу твоих висельников никто не тронет, и они вернутся в Самарканд сытыми и довольными. Твоя честь, если она имеет для тебя значение, будет сохранена.

Маулана Задэ оторвал лицо от подушек и покосился в сторону Байсункара:

   — И я вернусь?

   — И ты.

   — Тимур не возьмёт меня в свою свиту?

Визирь отрицательно покачал головой:

   — Нет.

Оттолкнувшись от подушек, Маулана Задэ сел на них.

   — Тогда я ничего не понимаю. Для чего тогда эта встреча? A-а, угощение будет отравлено!