Тёмное наследие

– Да, конечно, Екатерина Степановна может сопровождать нас, – уверенно сказал Александр и чуть хмыкнул. Катя обернулась – он с усмешкой смотрел на нее, и ее отпустило и от неловкости, и от стыда. – Конечно, я тоже считаю, что она украшение нашего университета. Да и сам не знаю, как мне так повезло.

Кофе она сварила с запасом. И вернулась с двумя чашками.

– Теперь вы не только студентам сердца разбиваете, но и министрам, – весело сказал Алекс, пока она шла к его столу. – Мне позвонили исключительно чтобы спеть вам дифирамбы. Думаю, экскурсия – повод снова увидеть вас, но зато под это дело нам выдадут немалую сумму на благоустройство территории.

– Рада, что оказалась полезна вам, – отозвалась Катя, аккуратно наклоняясь рядом со Свидерским и поставив на стол одну чашку.

– Порезались где-то? – ректор погладил ее по ноге – от коленки вверх по внутренней стороне бедра, накрыл рукой ладонь с уколотым вчера пальцем, и Катя дернулась, стремясь отстраниться, – чашка взлетела вверх, и кофе россыпью окропил стол со всеми бумагами. Алекс вскочил, тряся обожженными пальцами, – а Катерина отшатнулась, сжалась от ужаса, согнулась, закрыв рукой лицо. Однажды такое случилось с мужем.

– Боги, Катя, – растерянно проговорил Свидерский, приближаясь к ней, – да что ты… Да ты что, думаешь, я бы ударил тебя?

Он обхватил ее, прячущую от стыда глаза, прижал к себе – и она разрыдалась, ощущая, как изливаются из нее и переживания за детей, и постыдный, липкий ужас. Никогда и никому не могла бы она рассказать, что закрыть голову, живот, согнуться инстинктивно – это еще не самое страшное. Стыдно и страшно, когда после побоев приходится менять белье, когда сорван голос, когда в соседней комнате дети, и ты зажимаешь себе рот, чтобы не кричать. Когда за какую-нибудь провинность муж начинает бить девочек и ты кидаешься наперерез, с боем вытягиваешь их из-под кулаков – и получаешь и за них, и за себя. Когда после этого терпишь тирана на себе, потому что его это возбуждает.

Катя плакала и плакала, выплескивая с солью и горечью все пережитое, все эти семь лет, превратившие ее в психического урода, который может жить и делать вид, что у него все в порядке, но это никогда так не будет. И которого жизнь никогда не оставит в покое, ударяя по самому ценному, что у него есть.

– Всё, Катюш, всё, – проговорил Свидерский минут через пятнадцать, когда она стала затихать, уверенно гладя ее по спине и крепко придерживая второй рукой, – все, клянусь, я не буду тебя трогать больше. Прости. Я не хотел тебя пугать. Что же ты… если я настолько тебе неприятен. Забудем, Кать. Было и было.

Эта доброта и то, что он, не шевелясь, стоял так долго, кольнула ее, заставила дрожать и прижиматься ближе в поисках тепла.

– Нет, нет, – лихорадочно проговорила она и обняла его, потянулась к губам, заговорила прямо в них, – мне надо, Саш, надо. Саша, Саша… пожалуйста!

– Кать, – сказал он терпеливо, глядя ей в глаза и не отстраняясь, – тебе не надо. Это откат после срыва. Я, конечно, люблю секс, но пользоваться тобой в таком состоянии – это слишком. Пойдем, умоемся, я за тобой поухаживаю. У меня в холодильнике торт стоит, глюкоза – самое то после слез.

– Теперь ты меня не хочешь, да? – сказала Катерина и опустила голову. Тело отпускало от страшного напряжения, но она никак не могла заставить себя сделать шаг назад – очень тепло рядом было. А то, что отказывается, – понятно. Конечно, кому нужны истерички?

Свидерский невнятно выругался.

– Женщины! – пробормотал он с досадой, взял ее на руки и понес в ванную. – У нас с вами, Екатерина Степановна, уже традиция вырабатывается – я постоянно ношу вас на руках.

– Извините, – прошептала она, и он снова выругался.

– Убил бы урода! Почему не ушла от него, Кать?

– А куда бы я ушла от детей? Узнавал про меня, да? – грустно сказала Симонова. Он поставил ее возле раковины, включил воду. Катя посмотрела на себя в зеркало. Да уж. Красная опухшая жаба с глазами-щелочками, потекшей тушью и размазанной помадой. Чисто привидение из фильма ужасов. Такую и захочешь – не захочешь.

– Да если бы и не узнавал, – резко сказал Александр, – все бы и так понятно было. Умывайся. А лучше иди в душ, я буду снаружи. Заблочу кабинет, чтобы никто не вошел.

– Не уходи, – попросила Катя жалобно и вцепилась ему в рубашку. – Мне надо, чтобы кто-то рядом был.

– Две секунды, – сказал он. – Подожди две секунды.

Конечно, отсутствовал он дольше – она успела и умыться, и стянуть платье и чулки с бельем, и зайти в душ. И когда Свидерский появился в ванной, позвала сипло:

– Иди ко мне. Я уже успокоилась. Иди, Саш.