Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

Перед лицом этого переполоха Гейтс ждал, что Бостонский совет чистосердечно признается, что обращался за деньгами. Но совет скрыл правду, и Бартон даже заверил репортеров, что денег не просил. Когда Гейтс прочитал это, он пригрозил раскрыть происхождение пожертвования, и только тогда совет конгрегационалистов признался. И Гейтс, и Рокфеллер были разочарованы, что Гладден так и не сделал публичного опровержения. Как сказал Рокфеллер, он «не смог поступить по-мужски и исправить ложные впечатления, которые повлекли за собой его слова»⁶⁴. Разумеется, для успокоения Рокфеллеру требовался ответ на более крупный вопрос, следует ли людям принимать деньги, полученные, по их мнению, беспринципными средствами.

Шум с «запятнанными деньгами» вызвал прекрасную сатиру Марка Твена, который, подружившись с Рокфеллерами и Генри Роджерсом, знал, что алчные бизнесмены могут быть и добросердечными благотворителями. В «Харперс уикли» он опубликовал открытое письмо от Сатаны, в котором отчитывал читателей: «Давайте раз и навсегда прекратим этот пустой разговор. Американское Бюро ежегодно принимает пожертвования от меня; так чего же ради ему отказываться от пожертвований мистера Рокфеллера? Всегда, во все века, три четверти благотворительных даров составляли «совестные деньги», в чем легко убедиться, обратившись к моим счетным книгам. Чем же тогда не угодил дар мистера Рокфеллера?»⁶⁵

Публике, как всегда, хотелось видеть Рокфеллера подавленным шумихой с «запятнанными деньгами». Одна газета написала, что он «часами сидит под деревьями, которые растут вокруг его дорогостоящего дома, и размышляет над настойчивым протестом общественного мнения. Он не говорит ни с кем, только отвечает на самые неотложные вопросы»⁶⁶

. Правда заключалась в том, что Рокфеллер не дрогнул и не согнулся от потока негативного освещения его дара, хотя оно его и отрезвило. В июле 1905 года он появился в Баптистской церкви на Юклид-авеню в прекрасном настроении, пусть и слегка уставший, и оживленно беседовал со старыми друзьями. Он даже позволил себе пошутить в завершение речи в воскресной школе. Достав часы, он сказал толпе с лукавым блеском в глазах: «Боюсь, я говорил слишком долго. Здесь есть еще люди, которые хотели бы высказаться. Не хочу, чтобы вы сочли меня корыстным монополистом!»⁶⁷ Паства ответила сердечными аплодисментами.

Глава 25

Старый чудак

К завершению серии Тарбелл в 1905 году печальная слава Рокфеллера как предпринимателя все еще затмевала его зарождающуюся славу филантропа. Он продолжал нежно любить Форест-Хилл и Покантико-Хиллс, как мирные уголки, огражденные от внешнего мира. Но, если когда-то он позволял всем желающим гулять по землям этих поместий, теперь пришло время прекратить эту практику по соображениям безопасности. В 1906 году Форест-Хилл неожиданно окружила суровая железная ограда высотой восемь футов (ок. 2,5 м) и с проволочной сеткой наверху. Предосторожность была обязательной, так как Рокфеллера засыпали угрозами расправы, и он нанял для охраны детективов Пинкертона. После серии «Мак-Клюрз» он держал револьвер на тумбочке у кровати. Он почти не посещал публичных церемоний, а Сетти была так потрясена ощущением опасности, что просила его вообще прекратить выступления на публике.

Но сколько бы убийц ни пряталось в тени, Рокфеллер проводил дни с самообладанием. Он не был ледяным человеком из мифов, и его сердечность с возрастом стала более ярко выраженной. Если во время публикации статей Тарбелл он был сдержаннее, около 1906 года Рокфеллер повеселел и получал удовольствие от своей отставки. Здоровье было превосходным, он сбросил мучительный груз дел и собрал великолепную команду, управляющую его благотворительными и внешними вложениями. Теперь, разменяв шестой десяток, он посмотрел первую пьесу – «Учитель музыки» – и увидел Уильяма Джилетта в роли Шерлока Холмса. Рокфеллер подписался на абонемент в филармонию и даже опробовал позолоченную ложу брата Уильяма в опере. Для скромной баптистской четы такое поведение опасно приближалось к язычеству.